Грохот от залпов стоял такой, что разговаривать делалось невозможно. Не в силах подлететь вплотную к эсминцу ПВО и точно сбросить на него бомбы, вражеские самолеты огрызались пулеметным огнем, и очереди врезались в обшивку корабля. Но броневой щит орудия хорошо держал удары пуль винтовочного калибра, и они пока бессильно отскакивали от брони, не причиняя вреда расчету.

Воздушная тревога началась, как всегда, внезапно, взвыв сиреной и заставив весь экипаж забегать по трапам, занимая места по боевому расписанию. В машинном отделении подняли пары, и корабль начал набирать скорость, необходимую для маневрирования. Комендоры кинулись к орудиям, и через считанные секунды стволы стали поворачиваться в сторону целей.

Березин вместе с раненым Лебедевым поднялись наверх, к своему ДШК. На этот раз стрелял Березин, а Лебедев только помогал подавать ленту. Делать резких движений и в полную силу шевелить левой рукой он еще не мог. Голова пока сильно кружилась, а раненый бок отзывался резкой болью. Тем не менее, Александр находился у зенитного пулемета и покидать боевой пост не собирался. Тем более, что напротив, на противоположном крыле мостика за таким же ДШК стояли тоже раненые Полежаев и Степанов.

Во время отражения налета вражеской авиации капитан первого ранга Малевский стоял на мостике «Якова Свердлова» под обстрелом. Он не имел желания играть со смертью, но считал обязательным подвергаться риску в бою не меньше, чем любой другой член экипажа. Малевский знал, что личным примером собственной невозмутимости заставляет краснофлотцев делать все возможное, что требуется от каждого из них во время боя. И суровое выражение лица являлось для него необходимым внешним атрибутом. Он знал, что его не только остерегаются прогневать, а видя, что командир не боится, команда приободряется и перестает испытывать страх. Под пулеметными очередями и разрывами бомб, падающих то слева, то справа по борту в двух-трех кабельтовых, Сергей Платонович, четко отдавая команды вахтенным маневрировать, время от времени поворачивал голову и невозмутимо взирал в сторону востока. Малевский смотрел в том направлении, куда ушел сухогруз, увозя его любимую женщину Марину из осажденной Либавы в пока еще относительно безопасный Ленинград.

Глава 27

Ленинград привыкал снова становиться прифронтовым городом. Один раз прифронтовым он уже являлся совсем недавно, во время «Зимней войны» с Финляндией. Та война, которая продлилась сто пять дней, однажды уже меняла уклад жизни горожан на военный лад. И теперь, с первого дня войны с Германией, город снова погрузился в темноту светомаскировки, а его жители начали получать продукты по карточкам.

Символом светомаскировки в те дни стал синий свет электрических лампочек. Потому что требования к светозатемнению, выдвинутые военными и утвержденные городским правительством, предполагали заменять все городские лампочки синими, либо изготовленными из специального синего стекла, либо окрашенными синей краской. И теперь специальные команды электриков ходили по улицам, по парадным и квартирам с банками синей краски, крася все лампочки, которые попадались, в синий. Окна в квартирах заклеивали газетами.

Во время «Зимней войны» посещение общественных мест, работы и учебы никто не отменял, но жить и передвигаться в затемненном городе зимой сделалось намного сложнее. Трамваи и троллейбусы ходили по-прежнему, но в темноте улиц даже номера их маршрутов разглядеть оказывалось непросто. Лица прохожих скрывала темнота, отчего сразу же возросла уличная преступность. Участились случаи хулиганства и воровства. Злоумышленники в темноте нападали на одиноких прохожих и выхватывали сумки у женщин, безнаказанно убегая во тьму.