Идут: в народной совести

Уставилось решение,

Что больше тут злосчастия,

Чем лжи, – им подают.

Пускай нередки случаи,

Что странница окажется

Воровкой; что у баб

За просфоры афонские,

За «слезки Богородицы»

Паломник пряжу выманит,

А после бабы сведают,

Что дальше Тройцы-Сергия

Он сам-то не бывал.

Был старец, чудным пением

Пленял сердца народные;

С согласья матерей,

В селе Крутые Заводи

Божественному пению

Стал девок обучать;

Всю зиму девки красные

С ним в риге запиралися,

Откуда пенье слышалось,

А чаще смех и визг.

Однако чем же кончилось?

Он петь-то их не выучил,

А перепортил всех.

Есть мастера великие

Подлаживаться к барыням:

Сначала через баб

Доступится до девичьей,

А там и до помещицы.

Бренчит ключами, по двору

Похаживает барином,

Плюет в лицо крестьянину,

Старушку богомольную

Согнул в бараний рог!..

Но видит в тех же странниках

И лицевую сторону

Народ. Кем церкви строятся?

Кто кружки монастырские

Наполнил через край?

Иной добра не делает,

И зла за ним не видится,

Иного не поймешь.

Знаком народу Фомушка:

Вериги двупудовые

По телу опоясаны,

Зимой и летом бос,

Бормочет непонятное,

А жить – живет по-божески:

Доска да камень в головы,

А пища – хлеб один.

Чудён ему и памятен

Старообряд Кропильников,

Старик, вся жизнь которого

То воля, то острог.

Пришел в село Усолово:

Корит мирян безбожием,

Зовет в леса дремучие

Спасаться. Становой

Случился тут, все выслушал:

«К допросу сомустителя!»

Он то же и ему:

– Ты враг Христов, антихристов

Посланник! – Сотский, староста

Мигали старику:

«Эй, покорись!» Не слушает!

Везли его в острог,

А он корил начальника

И, на телеге стоючи,

Усоловцам кричал:

– Горе вам, горе, пропащие головы!

Были оборваны, – будете голы вы,

Били вас палками, розгами, кнутьями,

Будете биты железными прутьями!..

Усоловцы крестилися,

Начальник бил глашатая:

«Попомнишь ты, анафема,

Судью ерусалимского!»

У парня, у подводчика,

С испуга вожжи выпали

И волос дыбом стал!

И, как на грех, воинская

Команда утром грянула:

В Устой, село недальное,

Солдатики пришли.

Допросы! усмирение! —

Тревога! по спопутности

Досталось и усоловцам:

Пророчество строптивого

Чуть в точку не сбылось.

Вовек не позабудется

Народом Евфросиньюшка,

Посадская вдова:

Как Божия посланница,

Старушка появляется

В холерные года;

Хоронит, лечит, возится

С больными. Чуть не молятся

Крестьянки на нее…

Стучись же, гость неведомый!

Кто б ни был ты, уверенно

В калитку деревенскую

Стучись! Не подозрителен

Крестьянин коренной,

В нем мысль не зарождается,

Как у людей достаточных,

При виде незнакомого,

Убогого и робкого:

Не стибрил бы чего?

А бабы – те радехоньки.

Зимой перед лучиною

Сидит семья, работает,

А странничек гласит.

Уж в баньке он попарился,

Ушицы ложкой собственной,

С рукой благословляющей,

Досыта похлебал.

По жилам ходит чарочка,

Рекою льется речь.

В избе все словно замерло:

Старик, чинивший лапотки,

К ногам их уронил;

Челнок давно не чикает,

Заслушалась работница

У ткацкого станка;

Застыл уж на уколотом

Мизинце у Евгеньюшки,

Хозяйской старшей дочери,

Высокий бугорок,

А девка и не слышала,

Как укололась до крови;