– Ваше благородие, извиняйте, коль что не так скажу. Мы – сибирские стрелки, а не пехота какая, нам бы в полк родимый, обратно. Да и в Ново-николаевске ишо с мужиками промысловыми артель составили земляцкую. Друг за друга клялись держаться. Хотел бы у вас остаться, да слово дадено – вернуться, если жив буду. – Семен поднимает на меня глаза, полные решимости. – Не можно мне из артели нашей охотницкой уйтить. Нас и так в ней пятеро осталось.

– Жаль, очень жаль. Ты бы мне очень к месту пришелся… – Вдруг в голову приходит интересная мысль. – А давай вот что сделаем! Я к тебе в полк съезжу, коль у вас там артель, с ними со всеми поговорю. Может быть, отпустят тебя?

А может, и всех охотников к себе сагитирую. С их начальством мне проще договориться будет. Если Бойко поможет…

Глава 46

После обеда решил подготовить трофеи для Валерия Антоновича. В смысле, для его вояжа в штаб фронта. Поэтому попросил Михалыча принести пару люгеров, которые у нас остались. Естественно, не длинноствольных артиллерийских. Их я никому не отдам! А какому-нибудь тыловому интенданту сойдет и обычный в обмен на помощь в поисках нужных нам «мадсенов». Клинки же пойдут в подарок кому-то более важному и всемогущему. Например, адъютанту командующего или еще каким-нибудь персонам, приближенным к верхам.

Митяев вошел с пистолетами в руках, по привычке совершенно без звука.

– Командир, у нас коротких только два осталось. Их отдадим, с чем тренироваться будем?

– Они, Михалыч, сейчас важнее в штабе в виде подарка. Капитан Бойко раздаривать их направо и налево не будет. Не пригодятся – обратно отдаст.

На лице Митяева была прямо-таки написана цитата из «Ивана Васильевича…». В смысле: «Что ж ты, сукин сын, самозванец, казенные земли разбазариваешь?!» Но вслух ничего не сказал, положил кобуры на стол. Хотя по поводу самозванца был очень недалек от истины.

– Григорий Михалыч, давай-ка ты клинки подготовишь, ну там подточишь, смажешь. А я пистолетами займусь.

Митяев уходит и через пару минут возвращается с ветошью, оселком и какой-то баночкой. Садится за стол у окна и начинает править шашку. Я тем временем разбираю пистолет и начинаю его чистить. И увлекаюсь этим занятием настолько, что перестаю обращать внимание на то, что происходит вокруг. А потом прихожу в себя от наступившей тишины. Оселка больше не слышно, Михалыч сидит и медленно ласкает бархоткой лезвие гурды, как будто гладит своего боевого коня. На лице такое похоронное выражение, что мне моментально становится не по себе… Да японский городовой! Придурок из будущего! Для казака шашка – это все! А тут очень редкая и ценная! И видно, что ковалась для войны, а не для парадов… А пошли они все… к одной всеизвестной и общедоступной…! Тыловым крысам и штабным остального хватит за глаза! Чтобы скрыть собственное смущение, нарочито жестким голосом спрашиваю:

– Вахмистр, почему боевое оружие держишь среди этих парадных висюлек? Ему здесь не место!

Митяев недоуменно смотрит на меня, потом по старой въевшейся привычке вскакивает, держа клинок в руках. Видно, что не знает, как меня обозвать. То ли командиром, то ли вашбродью.

– Михалыч, ей судьба – в бою сверкать да вражьей кровью умываться, а не висеть на пыльном ковре у какого-нибудь шпака. Посему, друг мой любезный, забирай-ка ты ее себе…

Оно, наверное, того стоило! Увидеть, как у вечно невозмутимого Михалыча руки дрожат. От ведь проняло казачину!

– Вашбродь!.. Командир!.. Ей же цены нет!.. А ты ее мне!.. – И совсем как-то по-детски и шепотом: – Спасибо…

– За что? Ты ее у врага взял, она по праву – твоя. Так что, владей. Придет время, обязательно сыну передашь. А как она к тебе попала, другим знать совсем необязательно. И даже опасно для здоровья…