Бригаде Андрея было необходимо выманить за собой часть сил к реке Волкоте, а уже там совместно с тайно отошедшей половиной Ярославовой дружины обрушиться в удобном месте на преследователей. Было, конечно, в этом плане уязвимое место. Если литвинские князья только узнают про ослабление русского заслона на Двине, его уже ничего бы не смогло спасти от многократно подавляющего численностью противника. Просто навалятся и сомнут всем скопом! Но нужно было рисковать, и пятого февраля в удобном холмистом месте Валдайской возвышенности дружно ударили тысячи топоров по берегам Западной Двины, делая непроходимыми для конной рати все окрестные леса. Деревья валились не абы как, а внахлёст и наперекосяк, так что, куда бы только не сунулся враг, везде бы его на десяток вёрст ждало сплошное море из перемешанного между собой леса. Саму реку тоже перегородили завалами стволов, за которыми стояли сцепленные между собой цепями сани, образуя своего рода крепость. Всё это прикрывалось Торжковскими пешцами, а видимость присутствия всей конной рати создавали постоянно перемещающиеся с место на место большие верховые отряды.

Литвинские князья в окружении свиты стояли в отдалении и смотрели с любопытством на всю эту суету.

– Что-то опять задумали эти русские! – со злостью выговорил Гедемин и насторожился, внимательно вглядываясь, как в восточном направлении отдаляется более трёх сотен с таким ненавистным и памятным ему флагом Андреевской сотни.

– Что, прошлых друзей увидел? – с усмешкой поддел его князь Куршей Мацей.

– Таких бы друзей и…! – выругался Гедемин, – Эти сотни никак нельзя отпускать, они в прошлом году нам много крови пролили! И через минут двадцать за отходящей от основного русского войска Андреевской бригадой ринулось вдогон, более тысячи литвинов верхами. Вот и устье Волкоты, и сотни, свернув, понеслись по неширокой реке в её верховье.

Гедемин торжествовал. Наконец-то приближался тот сладкий миг расплаты за осеннее поражение, которое он так ждал, и за все те насмешки, которые ему, гордому князю, пришлось пережить с избытком от своих товарищей. И вот дозорные сотни этого проклятого Андрея загнаны в узкую ледяную ленту реки и осталось только его нагнать да раздавить. Шляхтичи уже нагоняли русских, заметно утомившихся, прокладывая себе путь по сугробам и начали подтягивать к себе поудобнее копья да доставать из ножен мечи. Вот впереди показался изгиб реки, и русские, нырнув за него, скрылись из глаз.

– Быстрее! – закричал Гедемин и поднял свой меч над головой. Литвинская тысяча вошла узкой змеёй за поворот и сразу же непроизвольно снизила ход. Перед ней вместе с Андреевцами стояло более полутора тысяч ратников, и уже натягивали тетиву своих мощных сложносоставных луков. Сзади с дальнего конца разнеслись заполошные крики, а по берегам обрывистой реки из сугробов вдруг выросли многочисленные фигуры русских воинов.

– Западня! – промелькнуло в мозгу у Гедемина, и на всю его рать посыпался дождь стрел. Бой был недолгим, но яростным. Поняв, что если они будут топтаться на месте, то всех их тут просто перестреляют, литвины бросились на прорыв, где и были полностью, во главе со своим князем, изрублены превосходящими силами.

Не спасся из них никто…

На Западной Двине в качестве пробы основное войско литвин попыталось было пробиться через основной завал реки, но, потеряв пару сотен воинов побитыми стрелами, да примерно столько же порубленными пешцами из Торжка, в самой гуще мешанины из брёвен и стволов успокоилось и встало лагерем.

Наступило шаткое равновесие. Литвин было уже меньше девяти тысяч против основного четырёхтысячного русского войска, но они были на чужой земле, и от каждой опушки или сугроба можно было ждать стрелу или арбалетный болт. Ни одной ночи не обходилось в их лагере без суматохи или тревоги. Нападения и налёты уносили жизни шляхтичей и простых воинов, а главное, держали их в постоянном напряжении и не давали так нужного, полноценного отдыха.