Бабкин затаил дыхание. И в полной тишине расслышал, как в трубке всхлипнули, а потом женский голос, заикаясь, проговорил:

– Ее убили.

– Когда?

– В декабре две тысячи девятого… семнадцатого числа…

Бабкин охнул. Семнадцатого убита, а двадцать четвертого Клименко бежит из города.

– Обстоятельства? – коротко спросил Илюшин.

Всхлипывания усилились.

– Я попросила ее зайти в аптеку, когда она возвращалась домой… Возле нашего дома аптека оказалась закрыта на ремонт, и мама вернулась к метро, там круглосуточная… было уже поздно…

– Вы жили на станции «Сокол»… – Макар откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

Сергей по-прежнему ничего не понимал.

– Да, на Соколе… Мама пошла через арку, и там…

Бабкин охнул.

– И там ее убили, – закончил Илюшин.

Порошина заплакала.

– Ее ударили ножом… – всхлипывала она, – этого мерзавца так и не поймали… но если бы я не попросила ее зайти за лекарством…

– Кто был на похоронах из друзей Никиты? – спросил Макар.

Сергей уже знал, что он услышит. И когда Татьяна пробормотала: «Василий Клименко», все встало на свои места.

4

– Теперь мы знаем, что случилось с Никитой Сафоновым, – сказал Макар, – но мы по-прежнему не знаем, где его искать. А ты чего сидишь как пыльным мешком ушибленный?

Очень точное выражение, подумал Бабкин. Пыльным мешком, гнилой колодой, дохлой совой. Начали с совы, ею и закончили.

– Пытаюсь все это осмыслить, – выдавил он.

– Ты не осмысливай, а выдавай решения, – потребовал Макар, – у тебя времени было предостаточно!

– Восемь минут?!

– Согласен: ты тугодум.

От злости у Сергея прояснилось в голове. Словно отдернули душный полупрозрачный занавес, скрывавший действующих лиц, и он четко, как в бинокль, увидел их в свете рамп: и лица, и позы, и платья.

– Мы все время задаем неправильные вопросы, – рассерженно сказал он. – Заходим не с той стороны. Смотрим представление из зрительного зала, когда надо уйти за кулисы, потому что весь механизм спектакля виден только оттуда.

Илюшин вскинул бровь и одобрительно заметил, что брак с Машей пошел Бабкину на пользу.

– Возьми Козлову, – продолжал Сергей, упрямо мотнув головой. – Мы спрашиваем себя, куда она может спрятаться. Это неправильно. Вопрос нужно ставить иначе: кто мог бы дать ей приют? Это должен быть человек, знающий ее историю…

– …и принимающий в девочке участие… – Ухмылка Макара исчезла. Он подался вперед и слушал очень внимательно.

– Да, участие… Но это не может быть друг, к которому она привязана. Уверен, она не подставит своих.

– Я тоже. Тебе не кажется, что при таких вводных задача не имеет решения? С одной стороны, этот спаситель обязан по каким-то неведомым причинам заботиться о ней, с другой, Козлова не питает к нему добрых чувств…

Илюшин замолчал. Оба уставились друг на друга, осененные одной и той же идеей.

– Елена Матусевич!

– Идиоты, – в сердцах сказал Макар. – Двое тупиц! Но если мы не знаем, где Елена, как же об этом узнает Козлова… Стой, ты куда?

– Тупица здесь один, – ответил Бабкин уже из прихожей, накидывая куртку. – Если девчонка не нашла мать Матусевича, к кому она отправится?

5

Ветер гнул ветки каштанов, листья летели на горку, осыпали качели и веранды. В здании детского сада тускло светилось одно-единственное окно.

Бабкин подергал калитку.

– Закрыто.

Он огляделся и, убедившись, что их никто не видит, подтянулся и перепрыгнул на другую сторону. Илюшин последовал его примеру.

Земля была мягкая после дождя, влажные листья поблескивали в свете фонарей.

– Собираешься дверь вышибить? – тихо спросил Макар, когда они остановились возле стены.

– Эту дверь можно вышибить только тараном. Если сторож помог Елене спрятаться, он может купиться на нехитрый фокус… Встань здесь, чтоб тебя не заметили.