В первую секунду Офелия подумала, что Тысячеликий блефует, но тут же содрогнулась от ужаса, а вместе с ней задрожал и шарф. Она вспомнила часть Полюса, которая обрушилась четыре года назад. «И она была не так уж велика, – сказал ей тогда Торн. – Два года назад от Гелиополиса оторвалась глыба в несколько кило-

метров».

Нет!

Неужели это случилось из-за ее первой попытки пройти сквозь зеркало?!

Неужели это случилось из-за нее?!

Тысячеликий медленно повернулся к настенным часам, чудом уцелевшим посреди всеобщего хаоса. Для предсказателя скорого конца света он выглядел не слишком взволнованным. Превратившись в смуглокожего старика, Тысячеликий холодно взглянул на Торна.

– Сейчас придет Один. Я предоставлю ему решать твою судьбу, как он решил судьбу твоей матери пятнадцать лет назад. А тебе, – добавил Тысячеликий, обращаясь к Офелии, – тебе придется воссоздать то, что ты разрушила. Отныне вы связаны – ты и Другой. Рано или поздно, хочешь ты этого или нет, но ты приведешь меня к нему. А до тех пор я не спущу с тебя глаз.

С этими пророческими словами Тысячеликий превратился в красное облако. Оно поднялось к потолку и исчезло в вентиляционной решетке.

Приговор

Офелия больше не слышала в камере ничего, кроме стука собственного сердца и бульканья воды, льющейся из трубы. На полу мигала перевернутая лампа; повсюду валялась опрокинутая мебель. Девушка была до глубины души потрясена произошедшим; ей казалось, что понадобятся месяцы, годы, целая жизнь, чтобы вновь обрести душевное равновесие. Но первый свой шаг она знала уже сейчас.

– Я должна поговорить с монсеньором Фаруком.

Офелия повернулась к Торну, хранившему странное молчание. Он судорожно обхватил лицо рукой, похожей сейчас на большого паука, и она не видела его глаз.

– Торн! – с тревогой окликнула его Офелия.

Он еще сильнее стиснул лицо своими костлявыми пальцами. Его плечи затряслись, будто в приступе кашля, и внезапно он разразился хохотом, горьким, безумным хохотом, – казалось, вырывавшимся из самых недр его существа.

Офелия со страхом подумала, не лишился ли Торн рассудка. Однако когда он отнял руку от лица, она увидела его пронзительный взгляд. Взгляд человека, который все понял.

– Этот божественный фокусник преподал мне очень поучительный урок. – Глаза Торна лихорадочно блестели сквозь намокшие от воды и крови пряди волос. – И вы тоже, – объявил он. – Вы тоже многому меня научили.

Усмешка исчезла с его лица, когда он попытался встать, и раны напомнили ему о себе.

– Не двигайтесь, – сказала Офелия. – Я пойду за помощью. Я хочу поговорить с монсеньором Фаруком.

Она поскользнулась на мокром полу, но Торн успел схватить ее за платье.

– Нет. Пусть приходит сам. Теперь это неважно. – Он закрыл глаза, глубоко вздохнул, затем его веки приоткрылись, и из-под них снова блеснул пронзительный взгляд. – Послушайте меня: за вами будет наблюдать не только Бог.

Офелия не поняла, что это значит, но она и не хотела понимать. Потрясенная всем случившимся, она вдруг почувствовала, как где-то внутри нее растет и крепнет решимость. Она резко выдернула край платья из руки Торна.

– Мы вернемся к этому разговору после того, как вам окажут помощь, не раньше. Я не позволю Фаруку расправиться с вами.

Обещаю вам. А вы дайте мне слово, что не будете действовать опрометчиво до моего возвращения.

Торн устало прислонился к стене, и она увидела его отсутствующий взгляд. Вода из трубы по-прежнему смешивалась с его кровью и лилась на мраморный пол. Торн вдруг напомнил Офелии брошенную куклу-марионетку, и ей стало страшно оставлять его одного.

– Обещайте же мне, – настаивала она.

Торн вздохнул.

– Я никогда не действую опрометчиво.