– Да, она у себя в камере. Я ее проведаю.

– Сколько, по-вашему, будут совещаться присяжные? – спросил Роберт.

– Трудно сказать. Иной раз думаешь, сегодня же и закончат, а они несколько дней спорят, а бывает и наоборот. Многие, возможно, для себя уже все решили – и не в пользу Киа. Если хотя бы несколько присяжных задумаются и станут убеждать остальных, что вина не доказана окончательно, тогда у нас есть надежда.

Все молча закивали, угнетенные словом “окончательно”, как будто вина уже доказана, но не совсем.

– Ладно, – сказал Том. – Я навещу Киа – и за работу. Нужно подготовить апелляцию и на всякий случай жалобу о необъективности присяжных. Прошу, не забывайте, если ее признают виновной, это еще не конец. Далеко не конец. Я скоро вернусь и, если появятся новости, разумеется, сообщу их вам.

– Спасибо, – сказал Тейт. – Пожалуйста, передайте Киа, что мы здесь и побудем с ней, если она захочет.

Киа два месяца почти никого не принимала, а в последние несколько дней и вовсе никого не хотела видеть, кроме Тома.

– Конечно. Передам.

Том ушел.

Скоку, Мейбл и другим чернокожим пришлось дожидаться решения снаружи, под пальмами, на заросшей меч-травой площади. Едва они расстелили на траве пестрые пледы и достали из бумажных пакетов печенье и колбасу, как хлынул ливень, и все, подхватив пожитки, бросились под навес “Синг Ойл”. Мистер Лейн тут же разорался: снаружи ждите, не путайтесь под ногами! Словно они посмели внутрь зайти. Белые отправились пить кофе – кто в закусочную, кто в “Конуру” – или толпились на улице под разноцветными зонтиками. Дети прыгали по лужам, грызли попкорн с карамелью – выглядело все так, будто вот-вот начнется праздник.

* * *

Проведя миллионы минут наедине с собой, Киа думала, что изучила одиночество вширь и вглубь. Всю жизнь сидишь одна за старым кухонным столом, заглядываешь в пустые комнаты, всматриваешься в безбрежную даль морей и лугов. Не с кем разделить радость, когда найдешь редкое перо или закончишь акварель. Читаешь стихи чайкам.

Но когда Джейкоб, лязгнув решеткой, запер ее в камере и за ним захлопнулась тяжелая железная дверь, ее объяло ледяное одиночество, какого она прежде не знала. Ожидание приговора по обвинению в убийстве – одиночество совсем иного порядка. Ее не слишком волновало, умрет она или будет жить, – куда больше ее страшили годы одиночества вдали от болота. Без моря, без чаек, без звезд.

Докучливых соседей давно уже отпустили. Ей почти не хватало их бесконечных пререканий, все-таки люди рядом, пусть и самые никудышные. Теперь она совсем одна в длинном бетонном туннеле, а кругом замки да решетки.

Несомненно, присяжные настроены против нее, и если решение вынесут быстро, почти без обсуждения, – значит, приговор обвинительный. И ждать его все равно что ждать столбняка, мучительных судорог, за которыми одно – смерть.

Киа подумала, не забраться ли на ящик у окна – может, увидит парящих в небе хищных птиц, – но осталась сидеть на кровати. В безмолвии.

* * *

В час дня Том Милтон заглянул в комнату, где ждали Тейт, Джоди, Шкипер и Роберт Фостер.

– Ну что ж, есть новости.

– Что? – Тейт встрепенулся. – Уже вынесли решение?

– Нет-нет, пока не вынесли. Но, на мой взгляд, новости хорошие. Присяжные требуют протокол допроса водителей автобусов. Значит, они хотя бы думают, а не с ходу выносят приговор. Водители, конечно, ключевые свидетели, и оба уверены, что не видели Киа на своих маршрутах, и ни в одном из “ряженых” ее не узнали. Иногда стоит присяжным увидеть показания на бумаге, черным по белому, – и все предстает в ином свете. Посмотрим, все-таки это проблеск надежды.

– Сойдет и проблеск, – сказал Джоди.

– Вот что, уже время обеда. Отправляйтесь-ка все вместе в закусочную. Если что, я вас разыщу.

– Думаю, не стоит, – нахмурился Тейт. – Пока мы там обедаем, ее признают виновной.