В лагере после их отъезда воцарилась тишина, все крики унес с собой ветер. И лишь река продолжала реветь. Не осталось никого, кто мог бы оплакать погибших команчей, не имевших никакого отношения к ограбившим ранчо Билла Чепмэна индейцам кайова. Не осталось никого, кто окропил бы слезами тело девочки, которая приглянулась Биллу Чепмэну своей темной кожей и голубыми глазами, глазами, которые выдавали в ней примесь белой крови. Никто из ее племени не слышал, как она страдала перед смертью, потому что ее мать умерла до того, как они закончили насиловать девочку. Той весной ей исполнилось десять лет.

Глава 3

– Кортни, опять ты сутулишься. Леди не должны сутулиться. Боже, неужели тебя вообще ничему не научили в этих твоих дорогих школах для девиц?

Девочка, которую ругали, покосилась на мачеху, открыла было рот что-то сказать, но передумала. Что толку? Сара Уайткомб, ставшая теперь Сарой Хорте, слышала только то, что хотела слышать, и ничего больше. Впрочем, она все равно уже не смотрела на Кортни, ее внимание привлекла показавшаяся вдалеке ферма.

Кортни все же выпрямила спину, и, почувствовав, как протестующе заныли мышцы шеи, стиснула зубы. Почему Сара только к ней цепляется? Иногда эта женщина изумляла Кортни. Большую часть времени девушка предпочитала отмалчиваться. Уходить в себя – это был ее способ не подпускать к себе зло. В последнее время, если ее былая смелость и просыпалась, то очень редко, – в минуты смертельной усталости, когда ей становилось уже все равно. Но девушка не всегда была таким комком страхов и неуверенности в себе. В детстве Кортни – это не по годам смышленый, общительный ребенок, веселый и озорной. Мать, бывало, поддразнивала ее, говоря, что внутри нее живет чертенок. Но мать умерла, когда девочке было всего шесть лет.

За прошедшие с тех пор годы Кортни отправляли из одной школы в другую; ее отец, охваченный горем, не мог помочь дочери справиться с чувствами. И Эдварда Хорте, по-видимому, устраивало, что Кортни разрешали приезжать домой только летом, и то на несколько недель. Но даже в это время у Эдварда не находилось времени побыть со своим единственным ребенком. Почти все военные годы он вообще не появлялся дома.

К пятнадцати годам Кортни уже слишком долго была нежеланной и нелюбимой. Она перестала быть открытой и приветливой, превратившись в скрытную и настороженную девочку, настолько чувствительную к реакции окружающих, что при малейшем намеке на их недовольство она моментально уходила в себя. Отчасти в этой болезненной стеснительности были виноваты многочисленные строгие учителя девочки, но основная причина коренилась в постоянных попытках вернуть отцовскую любовь.

Эдвард Хорте был врачом, и его процветающая практика в Чикаго почти не оставляла ему времени на что-либо, кроме пациентов. Высокий, элегантный южанин обосновался в Чикаго после женитьбы. Кортни казалось, что в мире нет мужчины красивее и трудолюбивее отца. Она боготворила его и будто умирала всякий раз, когда он смотрел на нее невидящими глазами, такими же медово-карими, как у нее.

До начала Гражданской войны отец не находил времени для Кортни, но после ее окончания стало еще хуже. Война сделала что-то страшное с этим человеком, ведь, в конце концов, из-за своих человеколюбивых убеждений ему пришлось воевать с людьми, среди которых он родился и рос. Вернувшись домой в 1865 году, Эдвард забросил практику и превратился в затворника. Запираясь в кабинете, он пил, чтобы забыть все смерти, которые не смог предотвратить. Благосостояние семейства Хорте пошатнулось.

Если бы не предложение старого наставника Эдварда доктора Амоса возглавить его практику в техасском городке Уэйко, отец Кортни наверное, спился бы до смерти. Доктор Амос писал, что разуверившиеся во всем южане хлынули на запад в поисках новой жизни. Эдвард решил стать одним из тех, кто предпочитает надежду разочарованию.