Ханс нисколько не грустил об отце. Наоборот, ему больше всего хотелось никогда не встречаться с этим человеком. Отец олицетворял все, что он ненавидел… А сам Ханс! Как он мог быть таким слабым, безвольным, как он мог так покорно склониться перед чужой волей, совершать поступки, которые и сейчас еще снились ему по ночам… Но он сумел. Он сумел порвать эти узы.

Ханс сел на постель и сжал орден так, что он врезался в ладонь. Нет, он не хотел бы увидеться с отцом. Скорее всего, судьба покарала его. Заслуженно покарала. Но мать… Мать он обязан найти. Она-то никак не заслужила той постоянной тревоги, на которую он ее обрек. Она даже не знает, жив ли сын. Он должен найти ее, поговорить с ней, рассказать про Эльси и про ребенка. Может быть, ему даже удастся уговорить ее приехать в Швецию и жить с ними, возиться с внуком или внучкой. Эльси наверняка не будет возражать. Он даже был уверен, что они с матерью подружатся.

Он встал и, подумав, положил орден на место. Пусть лежит. Пусть напоминает ему о его слабости и трусости. Он уже не тот мальчик, который слепо подчинялся отцу. Для Эльси и ребенка он муж и отец. Мужчина.

Ханс застегнул сумку и огляделся. В этой комнатке он испытал столько счастья, сколько не выпало ему за всю жизнь. Даже в детстве. Поезд отправляется через два часа. Оставалось только одно — он должен поговорить кое с кем.

Ханс вышел и захлопнул дверь. Этот звук заставил его вздрогнуть — внезапно появилось какое-то неприятное предчувствие. Он тряхнул головой — ерунда. Через неделю он вернется.

~~~

Эрика не захотела, чтобы Патрик поехал с ней в Гётеборг. Она должна сделать это сама.

Постояла перед дверью, потом сделала над собой усилие и нажала кнопку звонка.

Мерта посмотрела на нее с нескрываемым удивлением. Потом улыбнулась и пригласила в квартиру.

— Извините, что беспокою, — сказала Эрика. У нее мгновенно пересохло горло. — Надо было, конечно, сначала позвонить, но…

— Ничего страшного. — Мерта опять улыбнулась. — В моем возрасте радуешься каждому гостю. Проходите, проходите.

Они прошли в гостиную и присели на диван. Эрика лихорадочно придумывала, с чего бы начать разговор, но Мерта ее опередила.

— Удалось вам что-то узнать насчет того убийства? Жаль, что мы ничем не могли вам помочь, но я уже говорила — ничего не понимаю во всех этих экономических хитростях.

— Я знаю, для чего посылались эти деньги. Вернее, для кого, — с бьющимся сердцем сказала Эрика.

Мерта непонимающе уставилась на нее.

— В ноябре сорок шестого года моя мать родила сына. Ей было тогда шестнадцать лет, и мальчика забрали для усыновления, — медленно и тихо, не сводя глаз со старушки, сказала Эрика. — Она родила его дома у тетки, сестры моей бабушки, в Бурленге. И я почти уверена, что убитый, Эрик Франкель, переводил деньги вашему мужу для этого ребенка.

В гостиной повисла долгая и тяжелая тишина.

— У меня была такая мысль, — наконец сказала Мерта, опустив голову. — Но Вильгельм никогда мне об этом не говорил… А может быть, я и не хотела этого знать. Он всегда был нашим мальчиком… Пусть это звучит жестоко, я никогда не думала о его матери. Он был наш, мой и Вильгельма, и любили мы его, как своего собственного сына, хотя родила его не я. Мы очень хотели ребенка… пытались… а он был как дар свыше.

— А он знает…

— Что был усыновлен? Да, мы от него ничего не скрывали. Но, честно говоря, мне кажется, он никогда особенно об этом не задумывался. Мы же стали ему родителями, семьей… Мы несколько раз говорили с Вильгельмом: а что мы будем делать, если он захочет увидеть своих… биологических родителей? Но до этого так и не дошло. Как говорят, у каждого дня свои заботы… В общем, Йоран не стремился найти свою мать…

— Мне он нравится. — Эрика чуть не перебила Мерту.

Она пыталась привыкнуть к мысли, что седеющий мужчина, с которым она недавно встречалась, — ее брат. Ее и Анны, поправила она себя.