Шарко уже доводилось слышать о таких резиденциях. Чистые продукты сегрегации, расслоения общества, они росли как грибы, и в них укрывалась элита. Их можно было найти по всему миру, даже во Франции они уже появились.

Он с горечью посмотрел на фотографии:

– Подумать только, они ведь, по идее, обеспечивают безопасность. А кто остальные жители?

– Не знаю. Промышленники, богатые бизнесмены, которые прячутся за стенами от тех, кто наполняет их бумажники. Но… нас-то интересует Саваж.

Ламордье посмотрел на свой завибрировавший телефон. Ответил, сказал, что перезвонит, и отключился.

– Все закрутилось очень быстро. Я жду с минуты на минуту утверждения министерством международного судебного поручения. Мы готовим операцию с бразильцами, чтобы взять Саважа, передаем им все важные документы. Дело это деликатное, из-за того, что Саваж много знает, в частности о распространении вируса гриппа и том факте, что наше правительство дезинформировало общественность. Будет тонкая игра на дипломатическом уровне, но я бы сказал, что это нас не касается.

Он посмотрел на часы.

– Я получил добро Министерства внутренних дел на отправку двух человек на место для участия в операции. Белланже, вы руководите здесь. Шарко, Казю, прямой рейс на Сан-Паулу вылетает в двадцать часов. Вы готовы отправиться надеть наручники на этого мерзавца?

Казю ответил утвердительно, не скрывая своего энтузиазма. Шарко не сводил глаз с экрана. Человек-птица продолжал лихорадочно писать. Что такое мог записывать этот психопат?

– Я знаю, вы только что вернулись из Польши, Шарко, – добавил Ламордье. – Я могу вас кем-нибудь заменить, но знаю, что это и ваше расследование, и…

– Я не упущу этого ни за что на свете.

110

В темноте воды Сены были черными, смолистыми, точно больные бронхи. Частый дождь лил и лил, как будто какой-то небесный шлюз забыли закрыть. Николя смотрел на город из окна кабинета, ощущал биение его сердца, кровоток по запруженным артериям, всю эту сложную механику, делавшую его живым организмом. Кто-то готовился выпустить в него смертоносную бактерию, микроб, который внедрится в каждую его клетку и уничтожит их.

Если они не поймают Мюрье, Париж сгниет изнутри.

– Мюрье вышел, Николя!

Капитан полиции почувствовал, как учащенно забилось его сердце. Он подбежал к Жаку Леваллуа, который сидел, не отрываясь от компьютера, как, наверно, сидели сейчас и агенты других служб, и чиновники Министерства внутренних дел.

И Человек в черном.

Блохи были по-прежнему на месте, в виварии. Костюм чумного доктора с венецианской маской лежал на кровати.

– Он писал, – объяснил Жак. – Потом посмотрел на часы, снял маску, костюм, надел куртку и ушел.

– Уже девятый час. Куда его понесло?

– Может быть, у него встреча?

– С кем?

Ужасно было смотреть, не имея возможности действовать. Николя вспомнилось письмо на человеческой коже, адресованное Кремье:

В первое время вы можете видеть, не прикасаясь. Вы будете просто зрителем, но зрителем очень привилегированным.

Он вернулся к своему компьютеру. На его глазах умирала женщина, запертая в мрачной комнате где-то в этом большом мире. А Камиль – она тоже появлялась на этих экранах? Ее смерть транслировали онлайн?

Николя сжал голову руками, словно хотел раздавить ее в тисках. Впору было сойти с ума – сидеть здесь, рыться в тетрадях Мюрье, читать его мерзости в надежде отыскать ниточку. Но не нашлось ничего, связанного с операцией, которую он готовился осуществить. Тетрадь, содержавшая последние секреты, была там, по ту сторону экрана.

Зазвонил его телефон, он ответил и тут же вскочил:

– Я скоро.

Надев куртку, он бросил Леваллуа:

– Я рядом, к экспертам. Есть следы пальцев на найденном у него плане Парижа.

Не прошло и пяти минут, как он, отряхивая дождевые капли, стоял перед лаборантом, который сделал анализ.