– Так я тебе отвечу, – продолжала Царева тихим голосом, кроме которого ничего больше не было слышно на веранде егоровского дома. – Есть люди, которые и в самом деле с ума сходят. Другие, те, что в здравом уме, вроде тебя, их жалеют. Но они Господом нашим любимы и обласканы им будут после смерти. А есть такие – слышишь меня?! – такие, кто с души сошел. Не с ума, а с души. Потерял душу или продал ее… Вот такой она и была.

– Не судите и не судимы будете, – сказал Макар. – Я ничего не путаю?

– Не смей ерничать, – оборвала его Елена Игоревна. – Грешен человек, да. Но одно дело встретить человека без души и молить Господа за него, а другое – видеть, как он душу, близкую тебе, к страшному греху склоняет. К такому греху, после которого душа сама умирает! Такие люди большую власть над другими имеют, а над слабыми, неверующими – особенно. Слабые сами к ним летят, как мотыльки к огню. Раз – и нету божьей твари.

– Вы боялись, что ваша дочь откажется от Егора, – вдруг поняла Маша.

– Как сделала один раз, – добавил Сергей, тоже неожиданно прозревший. – Такое ведь уже было, правда? Светлана сдала сына в детский дом, но вы забрали его обратно. Точнее, уговорили ее забрать.

Царева помолчала, прикрыв глаза и застыв в полной неподвижности.

– Один раз я смогла Светлану переубедить, – проговорила она наконец, не открывая глаз. – Второй раз не смогла бы. Дьявол ее искушал, нашептывал, а она бы поддалась – потому что слабая, потому что от Бога отворачивается. Вот после второго раза ее уже ничто бы не спасло. Ни ее, ни меня, ни Егора. Отдала бы она мальчика, пожила в свое удовольствие – и убила бы себя. Или так и осталась с душою мертвой жить. Не могла я этого допустить, не могла, не могла…

От ее истового нашептывания Машу бросило в жар.

– Однако кардинальный способ вы выбрали, чтобы оградить дочь от дурного влияния, – не выдержала она. – Неужели нельзя было просто уехать из деревни, Елена Игоревна?

– Как же вы не понимаете? – покачала головой Царева. – Дочь моя должна была увидеть: было зло – и не стало его. Тогда задумалась бы о том, что нельзя безнаказанно грех творить, что наступит расплата, обязательно наступит! Она и задумалась…

– Как вы в дом вошли? – спросил Макар.

– Что в него входить, если все открыто, – усмехнулась Царева. – Калитку я и раньше отпирала, когда у Вероники кастрюли-сковородки брала. А дверей здесь отродясь не запирают. Если Господь захотел бы меня от такого греха отвратить, так и двери закрыты были бы, и калитка на запоре.

– Логика железная, – мрачно заметил Бабкин. – Главное – удобная.

Но Царева не слушала его. Она пристально смотрела на светловолосого парня, который задумчиво водил пальцем по столу. Тот называл свое имя, она точно помнила, но никак не могла его выудить из памяти. Какое-то редкое и немного смешное… Макар! Вот как его зовут – Макар!

– Послушайте, Макар, – проговорила Елена Игоревна и улыбнулась – улыбнулась тому, что смогла все же вспомнить его имя. – Вы отпустите меня?

Четыре пары глаз изумленно глянули на нее.

– Отпустить?! – хором изумились Маша и Вероника.

– Куда отпустить? – пробасил Бабкин.

Но она не вслушивалась в их голоса и не собиралась отвечать на глупые вопросы, потому что остальные люди не имели для нее значения. Они были неважны. Важен был только Макар, которого во что бы то ни стало нужно было убедить отпустить ее. Он принимал решение – Царева хорошо это чувствовала.

– Куда вы хотите идти? – удивленно спросил Макар, как будто то, что она спрашивала у него разрешения, было в порядке вещей.

– Я скажу вам, где наволочка, – торопливо пообещала Елена Игоревна. – Скажу. Вы только отпустите меня ненадолго, всего на… – она запнулась на секунду, что-то подсчитывая в уме, – …на полчаса. Вы ничего не потеряете.

Макар недоверчиво вглядывался в ее лицо, словно не понимая, о чем она его просит.

– Почему? – наконец сказал пораженно. – Вы не можете…