– А ты сказала Нэн или Поупу? Они видели?

– Нет, но…

– Лайя, послушай.

Десять кругов ада, мне не хотелось ничего слушать! Никаких его оправданий.

– То, что ты видела, – опасно, – предостерег Дарин. – Ты не должна об этом никому рассказывать. Никогда. Потому что это угрожает не только мне, но и другим…

– Ты работаешь на Империю, Дарин? Ты служишь меченосцам?

Он промолчал. Мне показалось, что вижу ответ в его глазах, и от этого мне стало дурно. Мой брат предал собственный народ? Мой брат на стороне Империи?

Если бы он тайно хранил зерно, продавал книги или учил детей читать, я бы поняла. Я бы гордилась им за то, что он способен на поступки, на которые у меня не хватило бы смелости. Империя устраивает облавы, сажает в тюрьмы и даже убивает за подобные «преступления», но учить шестилеток грамоте – вовсе не зло в представлении моего народа, книжников. Однако то, что делал Дарин, – это плохо. Это предательство.

– Империя убила наших родителей, – прошептала я. – Нашу сестру.

Я хотела закричать на него, но слова встали в горле комом.

Меченосцы завоевали земли книжников пятьсот лет назад, и с тех пор они только и делают, что угнетают наш народ и превращают нас в рабов. Когда-то Империя книжников славилась лучшими университетами и богатейшими библиотеками в мире. Сейчас же многие книжники не смогли бы отличить школу от оружейного склада.

– Как ты мог встать на сторону меченосцев? Как, Дарин?!

– Это не то, что ты думаешь, Лайя. Я объясню все, но…

Брат внезапно осекся, и когда я спросила об обещанном объяснении, взмахнул рукой, призывая замолчать. Он повернулся к окну. Сквозь тонкие стены доносился храп Поупа. Слышалось, как ворочается во сне Нэн, как за окном печально воркуют голуби. Знакомые звуки. Домашние звуки. Но Дарин уловил что-то еще. Лицо его побледнело, в глазах мелькнул страх.

– Лайя, – молвил он. – Облава.

– Но если ты работаешь на Империю… зачем тогда солдатам устраивать на нас облаву?

– Я не работаю на Империю, – его голос звучал спокойно. Спокойнее, чем я чувствовала. – Спрячь альбом. Он им нужен. За ним они и пришли.

Затем он вышел за дверь, оставив меня одну. Я еле двигалась. Босые ноги стали вдруг ватными, руки одеревенели. Поторопись, Лайя!

Обыкновенно Империя устраивала облавы средь бела дня. Солдаты хотели, чтобы все происходило на глазах женщин и детей книжников. Чтобы соседи видели, как чьих-то отцов и братьев лишают свободы. Но какими бы ужасными ни казались дневные облавы, ночные были еще страшнее. Их устраивали тогда, когда Империя не желала оставлять свидетелей.

Я думала, явь ли это? Может, это кошмарный сон? Нет, все происходит на самом деле, Лайя. Так что шевелись!

Я кинула альбом из окна в живую изгородь. Не слишком надежное место для тайника, но у меня не было времени, чтобы найти другое. Нэн, прихрамывая, вбежала в мою комнату. Ее руки, такие уверенные, когда она перемешивала джем в чанах или заплетала мне косы, метались в отчаянии, словно обезумевшие птицы. Поторопись!

Она вытащила меня в коридор. Дарин и Поуп стояли у задней двери. Седые волосы дедушки были всклокочены и торчали словно стог сена, одежда измята, но на морщинистом лице не было и следа сна. Он что-то тихо сказал Дарину, а затем передал ему самый большой кухонный нож Нэн. Не знаю зачем – против клинков меченосцев, выкованных из серракской стали, нож был абсолютно бесполезен.

– Уходите с Дарином через задний двор, – взгляд Нэн метался от окна к окну. – Пока они не окружили дом.

Нет, нет, нет.

– Нэн, – выдохнула я, споткнувшись, когда она подтолкнула меня к Поупу.

– Спрячьтесь в восточном конце квартала… – бабушка внезапно осеклась, не сводя взгляда с одного из окон. Сквозь изношенные занавески я уловила смутные очертания серебряного лица. Внутри все сжалось.

– Маска, – охнула Нэн. – Они привели маску. Беги, Лайя. Пока они не вошли в дом.