Я никогда не была многословной женщиной. Я могла бы написать своим детям длинное письмо, объясняя, почему я решила покончить с собой, или о том, как сильно я их люблю… но это не в моем стиле. Кроме того, как это им поможет? Сентиментальность имеет обыкновение разбавлять истину, и если я собираюсь оставить своим детям последние слова мудрости, я хочу, чтобы они были ясными.

По крайней мере, я этого хотела. Но теперь мне не нужно никакого письма. Сначала я подумываю, не сжечь ли его. Потом размышляю, не сохранить ли его как напоминание о том, что я испытывала на протяжении минувшего года. Возможно, помнить полезно. Я убираю письмо в ящик стола, спускаюсь по лестнице и как раз прохожу мимо гостиной, когда Нетти открывает дверь своим ключом.

– Привет, мам, – говорит она. – Мы можем поговорить?

Нетти направляется в малую гостиную в передней части дома. Я иду за ней следом и сажусь рядом. Она берет одну из подушек и начинает нервно теребить золотые кисточки.

– Вполне очевидно, что я здесь из-за денег, – говорит она, не тратя времени на пустую болтовню. – Для суррогатного материнства. Я связалась с агентством, и скоро мне нужно будет внести залог. Прости, что давлю на тебя, но это мой…

– Твой последний шанс.

– Да.

Мои мысли возвращаются к Патрику. Его сверкающие глаза. «Она помешалась на ребенке. Она им одержима. В нее словно бес вселился».

– И Патрик… Патрик с тобой заодно? – небрежно спрашиваю я. – По части суррогатного материнства?

– Конечно. – Она избегает встречаться со мной глазами, как делала в детстве, когда не хотела что-то обсуждать. – Конечно, он со мной заодно.

– Как у тебя с Патриком, Нетти? – спрашиваю я. – Ваши отношения… прочные?

Она пожимает плечами:

– Конечно.

– Точно?

Нетти поднимает глаза, замечает мое скептическое выражение лица и настораживается.

– Что?! – Вопрос звучит почти гневно.

– Ты же знаешь, что Патрик тебе изменяет, так ведь? – говорю я. – Ты не можешь этого не знать, Антуанетта.

Выражение лица Нетти – своего рода растерянная ярость – так неожиданно, что на мгновение я задаюсь вопросом, а вдруг она и правда не знает. Потом она разражается смехом.

– Конечно, знаю. Все знают.

Сбитая с толку диким смехом, я с мгновение колеблюсь, но решаю продолжать. Если я хочу помочь дочери, мне нужно понять ее, услышать ее точку зрения.

– Тогда почему ты хочешь привести ребенка в такую семью? Скажи мне, дорогая.

Она закатывает глаза:

– Разве ты не понимаешь? Дело не в Патрике, дело во мне.

Вскочив, Нетти начинает мерить шагами комнату. Она несколько раз проходит ее взад-вперед от стены к стене.

– Нетти, я беспокоюсь за тебя, – говорю я. – Ты не в том состоянии, чтобы связываться с суррогатным материнством. Я думаю, тебе нужно обратиться за помощью, обратиться к специалисту.

Резко остановившись, она встречается со мной взглядом.

– Значит, ты мне не поможешь?

– Это зависит от того, что ты подразумеваешь под помощью. Я помогу тебе найти психолога, чтобы он с тобой поговорил. Я помогу тебе, если ты решишь оставить Патрика, и я помогу тебе, если ты решишь остаться с ним. Но я не буду финансировать ваш план покупки яйцеклетки и поиска суррогатной матери. Только не сейчас.

Нетти нависает надо мной, она в такой ярости, что у нее дрожат руки. Она переминается с ноги на ногу. Я сижу неподвижно, словно стараясь не спугнуть испуганное животное.

– Ты хоть представляешь, каково это, когда у тебя отнимают единственное, чего ты хочешь? – С каждым словом ее голос становится громче, напряжение в нем нарастает.

– Да. У меня отняли Тома.

– Это заставило тебя усомниться в собственной жизни? В своем назначении? В смысле?

– Именно.

– Я тебе не верю. Если бы ты знала, о чем я говорю, ты бы никогда так со мной не поступила.