– Хотела пустить пыль в глаза. – Эми кивает, а я не могу сдержать восхищения: какая же у меня классная и необычная девушка. Другая на ее месте принялась бы перебивать или разразилась ревнивыми нападками. Эми не такая. Она вся превратилась в слух. Впитывает, как губка. Не зря мы сюда приехали: в Нью-Йорке так не поговоришь. Когда я рассказал, как Бек испортила наше свидание в баре отеля «Карлайл» своим твитом и как она тайком искала слово «солипсический» в словаре, Эми сразу ухватила суть. А когда я упомянул, что Бек называла Литтл-Комптон «ЛК», Эми выругалась. Она все поняла. От и до.

– Вы с ней здесь были? – Слегка повышает голос и смотрит на меня с подозрением.

– Нет.

В общем-то, это правда. Я не вру. Я следил за Бек, а не отдыхал с ней. Разница очевидна.

Рассказываю, как Бек изменила мне со своим психоаналитиком.

– Ужас! – сочувствует Эми. – Как ты узнал?

Запер ее в клетку, обыскал квартиру и нашел переписку в ноутбуке.

– Просто почувствовал, – отвечаю я (и это, в общем-то, не совсем ложь). – Потом спросил напрямую, она призналась. Вот и всё. Сразу расстались.

Эми гладит меня по коленке, а я прошу, чтобы она погуглила имя «Николас Анжвин». В первых же строках поисковик выдает броские газетные заголовки. Эми смотрит на меня с ужасом.

– Он ее убил?

– Да. – Я киваю (сработано было все очень чисто: про меня нет ни слова в Вики-статье об этом деле). – Задушил ее и закопал труп недалеко от семейного загородного дома.

Эми ежится, словно от холода.

– Скучаешь по ней?

– Ее мне, конечно, жаль, но о расставании я не жалею. А потом… может, это прозвучит жутко… потом появилась ты, и я вообще обо всем забыл.

Эми придвигается ближе.

– Как мило, – шепчет она и обещает никогда не изменять мне с психоаналитиками. Говорит, что вообще не доверяет врачам – «людям, которые наживаются на чужой боли».

Господи, как же я ее обожаю, такую проницательную и недоверчивую, такую милую и нежную… Мы целуемся.

– Я быстро, – шепчет Эми и поднимается. Смотрю ей вслед. Она оборачивается и подмигивает.

Как только за ней закрывается дверь туалета, я выуживаю ее телефон из сумочки. Уверен, что там не будет ничего крамольного. Просто мне нужно знать. Просто мне нравится наблюдать за ней, как тому милому парню из старого фильма нравилось наблюдать за Джулией Робертс, когда она примеряла шляпки и танцевала перед зеркалом под Ван Моррисона[2].

Беря в руки телефон Бек, я никогда не ждал ничего хорошего. С Эми все по-другому. С ней никаких сюрпризов. Первая же строчка в истории ее поиска – «Хендерсон – отстой». Она читает аннотации к выпускам ток-шоу «П@#уй нарциссизм», которое этот придурок ведет, а мы вместе смотрим и ненавидим. Гости там сидят за столом, а ведущий – развалясь, на кушетке, потому что он – нарцисс и хочет говорить только о себе, а гостю надо прорекламировать и впарить зрителям какой-нибудь очередной дерьмовый фильм. По мнению Эми, успех такого идиота, как Хендерсон, – неопровержимое доказательство неминуемого людоедского апокалипсиса нашей культуры.

– Что ты делаешь?

Я вздрагиваю и чуть не роняю телефон, на который ложится тень моей малышки. Виновато поднимаю глаза. Она стоит передо мной: руки скрещены, брови нахмурены.

Черт! Я сглатываю. Застукали!

– Эми, – начинаю я оправдываться, сильнее стискивая ее телефон, – знаю, это выглядит ужасно, но ты все не так поняла.

Она вытягивает руку.

– Дай сюда.

– Эми, прости.

Даже не смотрит. Я протягиваю телефон и пытаюсь усадить ее рядом, но она вновь скрещивает руки. В глазах стоят слезы.

– А я-то шла и думала, как мне хорошо с тобой…

– Прости.

– Что ты вынюхиваешь? Зачем все портишь?

– Все совсем не так… – бормочу я и протягиваю к ней руки.