Дом построен из цельных бревен и речного камня, крышу, как на пряничном домике, укрывает одеяло чистого белого снега, а вдоль края свисают идеальные серебристые сосульки. Он намного больше, чем тот, в котором мы жили в Калифорнии, но почему-то кажется уютнее. Возможно, из-за длинной веранды и огромных окон, сквозь которые открывается потрясающий вид на заснеженный горный хребет.

– Добро пожаловать домой, – объявляет мама.

Она прислонилась к машине и смотрит на нас, пока мы с ошеломленным видом вылезаем на вычищенную круглую площадку. Она так довольна, что нашла для нас этот дом, что чуть ли не пускается в пляс.

– Наши ближайшие соседи живут в полутора километрах отсюда. Так что этот маленький кусочек леса полностью в нашем распоряжении.

Легкий ветерок шевелит ветви деревьев, срывая с них снежинки, отчего кажется, будто мы оказались в снежном шаре на каминной полке. Здесь немного теплее. А еще абсолютно тихо. И меня охватывает невероятное спокойствие.

Кажется, здесь мой дом. От этой мысли я чувствую себя в безопасности. И это приносит некоторое облегчение, потому что после нескольких недель, наполненных тревожными и скорбными видениями, неуверенностью из-за переезда и необходимости оставить все позади, а также безумными сборами, я наконец могу представить, какой будет жизнь в Вайоминге. А не только как я иду навстречу огню.

Я смотрю на маму. Она буквально светится, с каждой секундой становясь все ярче и ярче, и от нее расходятся низкий гул и волны ангельской радости. Кажется, еще чуть-чуть, и мы увидим ее крылья.

Джеффри кашляет. Он еще не привык к подобному зрелищу, и это пугает его.

– Мам, – зовет он. – Ты призвала венец.

Ее сияние тускнеет.

– Ну и что? – говорю я. – Вокруг все равно никого нет. Здесь мы можем быть самими собой.

– Да, – тихо соглашается мама. – На самом деле задний двор прекрасно подходит для тренировок полетов.

Я с ужасом смотрю на нее. Она пыталась научить меня летать целых два раза, и оба раза закончились полной катастрофой. На самом деле я уже отказалась от мысли о полете и смирилась, что останусь единственной обладательницей ангельской крови, которая привязана к земле. Нелетающей птицей. Что-то типа страуса или, если принять в расчет здешний климат, пингвина.

– Возможно, здесь тебе придется летать, – немного натянуто говорит мама. – Да и тебе, возможно, захочется попробовать, – повернувшись к Джеффри, добавляет она. – Держу пари, у тебя получится.

Мое лицо тут же начинает гореть. Конечно, у Джеффри все получится сразу, хотя я даже не могу оторваться от земли.

– Пойду посмотрю на свою комнату, – говорю я и убегаю в дом.

Днем мы впервые отправляемся на прогулку по Бродвей-авеню в Джексоне. Даже в январе здесь много туристов. Каждые несколько минут мимо нас проезжают дилижансы, а также запряженные лошадьми экипажи, и это не говоря о бесконечной веренице машин. Я не свожу с них взгляда, стараясь разглядеть серебристый пикап с надписью «Аваланш» и номером «99CX».

– Почему тут так много машин? – восклицаю я, глядя на проезжающие автомобили.

– Что бы ты сделала, если бы встретила того парня прямо сейчас? – спрашивает мама.

На ней новая ковбойская соломенная шляпа, перед которой она не смогла устоять в первом же сувенирном магазине на нашем пути. Ковбойская шляпа. Мне кажется, мама чуть переборщила с игрой в Дикий Запад.

– Клара, скорее всего, грохнется в обморок, – говори Джеффри.

Он с невероятной скоростью хлопает ресницами и делает вид, что обмахивается веером, а затем в шутку валится на маму, после чего они начинают громко смеяться.