Мое смятение превратилось в боль, от которой мне стало жечь глаза.

– Мне хотелось сделать тебе что-то приятное. Я не знала, что ты злишься на него, – я же почти ничего не знаю о твоем детстве.

– Так вот зачем ты рылась в интернете? Чтобы найти всякую грязь обо мне?

– Конечно же нет. Я не понимаю, почему ты так вышел из себя.

– Хочешь знать больше о моем отце? Он был той еще сволочью, ага. Обошелся со мной как с дерьмом, он и с мамой обошелся как с дерьмом. Он вернулся через два дня после ее смерти, сказал, что хочет узнать меня получше, но ему нужны были только деньги из трастового фонда. Я его выгнал. – Он бросил рамку на пол, стекло разбилось. – Вот что ты сделала с нашим Рождеством.

Он ушел, и через минуту хлопнула дверь его кабинета.

Я села на диван, глядя на деревья затуманенным взором. Как я могла так сглупить? Конечно же, он не хотел вспоминать о своем отце. Если я очень люблю своего отца, то это совсем не означает, что все испытывают такие же чувства к своим родителям. Но я не переставала повторять про себя слова Эндрю, вспоминать, как он взглянул на меня. Мы никогда не ссорились раньше. Правда, один раз во время медового месяца он сорвался на меня и надолго ушел гулять один, а я осталась ждать в номере. Позже он сказал, что ему не понравилось, как со мной разговаривал туристический агент, и что это полностью моя вина. Я определенно была всего лишь приветлива с ним и не думала, что кто-то сможет это неправильно истолковать.

Возможно, Эндрю просто устал после нашего путешествия и переезда. Я выглянула в коридор и задумалась, стоит ли извиняться, но потом решила позволить ему побыть одному.

Я собрала стекло, смела мелкие осколки, спрятала рамку в чулан, потом включила телевизор. Это помогло отвлечься, но когда через час Эндрю так и не вышел, я тихонько постучала в его дверь. Он не ответил. Я положила руку на деревянную панель.

– Эндрю, мне правда жаль…

Тишина.

Была уже почти полночь. Мои веки слипались, пора было идти спать, но я оставалась в гостиной, упаковывала последние подарки для своей семьи. Наконец я услышала, как дверь кабинета Эндрю открылась, затем он устроился на диване позади меня. Я затаила дыхание.

– Прости, Линдси, – произнес он. – Я повел себя, как придурок.

Я повернулась к нему:

– Нет. Это ты извини меня. Я должна была понимать…

– Как ты могла знать? Ты права. Я тебе ничего не рассказывал о нем. Я никогда ни с кем не говорил об этом, ни с кем из своих друзей, даже с Мелиссой, а с ней мы прожили три года.

Я постаралась не вздрогнуть, услышав имя его бывшей подруги, которая изменяла ему, а потом украла половину его вещей.

– Я – не она, – сказала я. – Я люблю тебя.

– Знаю. – Он вздохнул. – Я недостоин тебя.

– Перестань. Конечно же достоин. Мне просто хотелось бы, чтобы ты больше делился со мной подробностями своей жизни. – Я села рядом с ним на диване. – Я просто хочу узнать тебя.

– Особенно и нечего рассказывать. – Он сглотнул. – Скажу коротко: мой отец довольно четко дал понять, что я был нежеланным ребенком. Пару раз он столкнул меня с лестницы, грубо обращался со мной, ловко управлялся с ремнем. В детстве я боялся его, когда он бывал дома в перерывах между плаваниями. Он всегда кричал на маму – и я видел синяки у нее на руках. Я радовался, когда он окончательно ушел, но через несколько лет у мамы обнаружилась первая опухоль. Я пытался, насколько мог, заботиться о ней, пока она не умерла, но я все еще был ребенком, понимаешь?

Мне хотелось рыдать, когда я думала о том, что ему пришлось пережить. Он так быстро повзрослел.

– У тебя сейчас есть моя семья.

Я наклонилась к нему и крепко обняла.

– Ты так много для меня значишь, – сказал он. – Как будто я плыл все эти годы по океану, а сейчас наконец нашел место, где можно сойти на берег. Я не хочу тебя потерять.