А после кампании 1476 года его, среди прочих выпускников первого года направили во 2-ой класс начальной школы. Там преподавали более продвинутую математику, основы физики и основы химии. Самые азы. Базис из базисов. И параллельно Семен посещал артиллерийский класс, также основанный в 1476 году. Занятия и там, и там вел лично Государь с помощниками. Иногда сам вещал, иногда наблюдал за будущими преподавателями, корректируя их или дополняя.

Вот туда-то Семен сын Безухов и направлялся.

Вошел в сени. Снял тулуп. Обстучал валенки[2]. Снял их, поставив на решетку, чтобы они просохли. Надел выделенные ему тапочки. Положил шапку на специальную полку и прошел в учебный класс.

У входа небольшая групка[3], весело потрескивающая углями, что недурно отсекала уличную прохладу. У стен на цепных подвесках восемь спиртовых ламп с широким плоским фитилем.

Между ними четыре ряда по две двойные парты, вроде поделки Короткова, что развивал идею Эрисмана. То есть, это бы ли те самые классические парты с наклонной поверхностью, сблокированные с лавочкой. На каждой стояла керамическая чернильница-непроливайка с тушью, прикрытая откидной крышечкой, коробочек с мелом для присыпки и металлическое перо на деревянной палочке для письма. Всего этого за пределами королевской администрации и окружения Иоанна Семен не видел. Хотя уже успел поглазеть на быт уважаемых людей. И не то, что не видел — даже не слышал. Поэтому особо гордился, своей сопричастностью к чему-то передовому.

На стене висел большой такой деревянный щит, густо закрашенный черной краской. У его основания на небольшой полочке лежали кусочки мела и тряпки. А еще указка.

Никаких учебников не было. Не успел король их сделал, так что работал по кое-как состряпанным конспектам. Рассказывая о том, почему перегревается пушка при выстреле, почему происходит откат, как летит снаряд и так далее. В предельно простом и доходчивом научно-популярном ключе. Однако про формулы не забывал и пусть в предельно ограниченном формате, но их давал.

А слушатели сидели и со всем радением записывали уже свои конспекты. Бумагу для этого им выдавали, как и специальные подставки со стеариновыми свечами, дабы больше света. После каждой темы — беседа. Аудитория маленькая и предельно заинтересованная в обучение. Все вчерашние крестьяне да посадские из бедных. Для них — эти знания — калитка в большое будущее. Поэтому старались от души и вдумывались в то, что им преподаватель августейший вещал.

Особенного огонька добавляет тот момент, что они понимали — если не здесь, то нигде более этой науки не обретут. Во всяком случае на Москве того им никто рассказать не мог. Да и по слухам в Новгороде тоже, как и на Киеве. Поэтому, для этих людей, что еще пару лет назад даже букв не различали, подобная учеба выглядела чем-то сродни божественному откровению.

Да, она была предельно однобокой и упрощенной. Да, в норме тех лет ее и учебой то назвать было нельзя, ибо ни Святого писания, ни греческого, ни латыни, ни прочих гуманитарных фундаментов классического образования им не преподавали. Однако Иоанну не требовались творцы или универсалы широкого профиля. Ему требовались нормальные прикладные специалисты, как административного, так и военного толка. Поэтому плевать он хотел на всякие местные нормы. Тем более, что как-такового мощного церковного аппарата на Руси не было в те годы. Еще толком сложиться не успел, а то что было в 1471–1472 годах разгромили, оставив жалки обрывки. Как и образованной интеллигенции, косной в своих классовых предрассудках, также не наблюдалось. Если, конечно, не считать едва несколько сотен человек на всю Русь, что умели читать-писать сносно. А значит возражать было некому…

Ну вот и конец занятий.

Большие песочные часы отмерили час. И король, попрощавшись со всеми, покинул класс, напомнив всем потушить свечи. Чтобы зря не горели. Их ведь зажигали тут только во время урока, чтобы писать легче.