Мелисса была полной противоположностью брюнетки: невысокая, милая, с копной растрепанных светлых волос и россыпью веснушек, она любит все, что радует и ее, и окружающих, – носит яркие платья из пестрого ситца, печет хлеб, танцует под любые песни, что крутят по радио, на пикник прихватывает тканевые салфетки и какой-нибудь невообразимый сыр. Мы не виделись несколько дней, и я отчаянно скучал по Мелиссе, по ее смеху, по ее манере утыкаться носом мне в шею, по ее пахнущим жимолостью волосам.

– Она клевая, – многозначительно заметил Шон.

– Ага. Я же только что сказал, она лучше всех. Я с ней встречаюсь, кому, как не мне, знать, что она клевая. Она и вправду клевая.

– Ты что, под спидами? – спросил Дек.

– Не, это меня от тебя так прет. Чувак, ты сам чистейший, белейший колумбийский…

– Точно, под спидами. А ну делись, засранец.

– Я чист как задница младенца.

– Тогда чего ты пялишься на эту телку?

– Она красивая. Мужчина может любоваться красотой безо всякого…

– Ясно, кофе перебрал, – сказал Шон. – Пей лучше пиво, хоть в себя придешь.

Он указал на мою пинту.

– Ради тебя – что угодно, – ответил я и залпом допил все, что оставалось в бокале. – Уххх.

– Она роскошна. – Дек пожирал глазами брюнетку. – Эх, жаль.

– Так вперед, – сказал я, хотя знал, что Дек, как всегда, заробеет.

– Ладно.

– Давай. Пока она отвернулась.

– Она же не на меня смотрела. А на тебя. Как обычно.

Дек, нервный коренастый очкарик с буйными непослушными медными волосами, выглядит неплохо, но отчего-то убедил себя в обратном – с предсказуемыми последствиями.

– Эй, на меня девушки тоже заглядываются, – с притворной обидой заметил Шон.

– Еще как заглядываются. Гадают, слепой ты или напялил эту рубашку на спор.

– Зависть. – Шон печально покачал головой. Высокий, метр девяносто, с круглым открытым лицом и выпирающими мускулами, которые только-только начинали обмякать; женщины и правда частенько обращали на него внимание, но им ничего не светило, потому что Шон много лет, еще со школы, счастлив с одной девушкой. – Страшная штука.

– Не парься, – успокоил я Дека. – Все у тебя наладится. Уж после такого… – и я еле заметным кивком указал на его голову.

– После какого “такого”?

– Сам знаешь. – Я коснулся своих волос.

– Да о чем ты?

Я наклонился над столом и проговорил вполголоса:

– О пересадке волос. Молодчина, чувак.

– Да не делал я пересадку!

– Тут нечего стесняться. Сейчас все звезды это делают. И Робби Уильямс. И Боно.

Дек, разумеется, разозлился еще сильнее.

– Вы охренели? У меня все волосы свои!

– И я об этом. Выглядят как натуральные.

– Чисто натуральные, – поддакнул Шон. – Никто и не заметит. Отлично смотрится.

– Никто не заметит, потому что ничего и нет. Я не делал…

– Да ладно тебе, – перебил я. – Вон же они. Тут и….

– Отвали!

– Придумал! Давай спросим у твоей красотки. – И я помахал брюнетке.

– Нет. Нет-нет-нет. Тоби, я не шучу, я тебя убью. – Дек попытался схватить меня за руку, но я увернулся.

– Чем не тема для подката, – в тон мне заметил Шон. – Ты же не знал, как с ней заговорить. Вот тебе пожалуйста.

– Идите в жопу. – Дек встал, отчаявшись перехватить меня за руку. – Мудаки вы конченые, поняли?

– Эй, Дек, – воскликнул я, – не уходи!

– В сортир я. А вы пока успокойтесь. Давай, клоун, – он посмотрел на Шона, – твоя очередь.

– Решил проверить, все ли на месте, – сказал мне Шон, проведя по линии волос. – Ты всё испортил. Этот аж вон куда уполз…

Дек показал нам средний палец и, притворившись, будто не замечает ни нашего хохота, ни брюнетки, стал протискиваться к туалету меж откляченных задниц и рук с пивными стаканами.

– Прикинь, он и правда повелся, – ухмыльнулся Шон. – Ваще. Повторим? – Он направился к барной стойке.