Кара медленно повернулась к нему, повела рукой, намекая, что такие вопросы стоит задавать, глядя в глаза. Когда Ранн встал перед ней, она надавила на его плечи, заставляя опуститься на колени:

— Милый мой, старый, надёжный Ранн! — она огладила его волосы, но, рассердившись невесть на что, сжала их на затылке в кулак и наклонилась к уху:

— А вы послужите кирпичиками для этой стены.

Охотник захрипел, судорожно перевернулся и засучил ногами, пытаясь подняться. Треугольники на его коже полыхали синим, зала наполнилась духом палёного мяса…

Кара действительно собиралась избавить охотников от меток. И избавиться от самих охотников — тоже.

Сначала Талла бросилась к Верду, разевая рот в беззвучном крике. И он, падая, всё думал: «Ну куда ж ты, дурная?! Всех за раз выдашь!», а потом понял, что лежит, свисая торсом с постамента у трона, бьётся в конвульсиях, слепо глядя на бледное знакомое лицо и всё не может проронить ни слова, потому что хрип застрял в глотке.

Точно снова оказался на дне Рогачки… Звук… Крики и всхлипы как сквозь толщу воды. И давит, давит на грудь прозрачная тяжесть, не даёт воздуху расправить лёгкие…

— Доченька, не марайся! Не трогай! — Кара. Вроде и просит ласково, а твёрдые, отрывистые фразы выдают злость. Верд знал, он выучил все переливы речи этой женщины, чтобы угождать хозяйке, чтобы Кара могла гордиться им, чтобы оставаться… хорошим мальчиком.

— Верд! Верд! Ве-е-е-е-ерд! — словно трясёт кто. Опускает хрупкие кулачки на плечи, лупит по щекам. Шлепки — слышно. Но кто лупит, зачем? Должно ли быть больно? Верда ли вообще приводят в чувство али он лишь неразумная мышка, наблюдающая за упавшим человеком из щели в полу?

— Верд! — кто-то неуклюже плюхнулся рядом, куда сильнее ударяя друга. Так сильно, что, наверное, наёмник и правда мог бы вынырнуть из пучины невыносимой, тяжёлой, ледяной муки, раздирающей уже не только ладони, а и всё тело.

Не успел.

Измученная, посеревшая от неведомой хвори Кара поднялась с трона и опустилась на корточки рядом с ним, расправив невесомую накидку. Сжала подбородок тонкими пальцами… крепкими, жёсткими, с острыми коготками… Нет, хозяйка больше не покачивалась от усталости. Зарумянилась, как сытая кошка, волосы засверкали, двигалась легко, быстро, словно мгновенно скинула два десятка годков.

— Кара! — кто-то невесомый прильнул к груди наёмника, на секунду отгоняя прочь тяжёлую давящую толщу мути. — Мама, пожалуйста! У меня не получается, я не могу! Вылечи его, прошу!

Талла! Ну конечно же, это Талла сжимает в кулаках ткань его рубашки, дёргает, точно пытаясь выволочь из воды. Это её магия свежим воздухом втискивается в ноздри. И Санни тоже тут. Прижимает жилку на запястье, шевелит губами, чуть слышно подсчитывая удары замедляющегося сердца.

Ничего, матушка здесь. Она спустилась, она рядом. Однажды она выкрала его из объятий смерти, поможет и теперь. Не зря же Кара вглядывается внимательно в его затухающие глаза, ищет что-то… Она поможет! Он ведь был послушным псом…

— Нет.

— Кара!

— Матушка!

Санни и Талла просили, умоляли, обещали все богатства мира, которых никогда не имели, но колдунья была непреклонна.

— Он всего лишь человек, девочка моя. И ты, служитель, тоже не имеешь права ни о чём меня просить. Я потратила слишком много сил, выдохлась и устала. Пришёл черёд забрать то, что я давала охотникам на время. Я дала каждому из них жизнь. И теперь она моя.

— Пожалуйста! Мама! Матушка! Кара, прошу тебя!

Пощёчина. Звонкая, тяжёлая. Талла аж завалилась на спину от удара, но, поднявшись, не промолвила ни слова и не прикрыла пылающую щёку ладонью. Лишь буравила мать взглядом, полным ненависти.

Кара переложила косу на плечо, с наслаждением запуская пальцы в густые пряди. Сладко вздохнула, точно напилась после жары, и спустилась в зал.