Проходит минут пятнадцать, но Ники не видно. Я заказываю себе мохито и мысленно составляю план на завтра. Утром наш лайнер причалит в Марселе, и неплохо было бы сводить злючку в какой-нибудь приличный французский ресторанчик. Захваченный этой идеей, я выхожу с телефона в интернет и внимательно изучаю отзывы о разных заведениях. Интересно, еще можно забронировать где-то столик? Хотя, если не получится, устроим пикник.

Когда я в очередной раз бросаю взгляд на часы, даже вздрагиваю. Время — половина шестого, а Ники так и нет. Мне становится неспокойно. Я поспешно набираю Никин номер, но трубку никто не снимает. Очень странно!

Пробую дозвониться еще раз — и опять не везет. Тревога становится нестерпимой, превращается в совершенно отчетливое предчувствие беды. Наш лайнер должен выйти в море в шесть, Ника об этом знает, и ее отсутствие совершенно необъяснимо.

Немного подумав, бегу к каюте девчонок, и довольно долго тарабаню в дверь. За ней мертвая тишина. Никто не открывает.

Я снова пробую дозвониться, а, когда не получается, несусь обратно к бару. В душе теплится робкая надежда, что я и Ника просто разминулись.

В баре меня ждет облом. Тревога за девчонок переходит в панику. Я начинаю судорожно хватать за рукава всех, кто попадается на пути:

— Вы не видели красивую белокурую девушку с голубыми глазами, нет? А вы?

Люди от меня шарахаются.

Тогда меня осеняет новая идея, и я отправляюсь на пропускной пункт, чтобы узнать, поднималась ли Ника на лайнер. Ведь если она не поднималась, значит чутье меня не подводит и что-то случилось — надо успеть до отплытия получить свои документы и сойти на берег. Ведь я не могу бросить Нику в беде.

Воображение подкидывает пару картинок того, что могло приключиться, и я внутренне содрогаюсь. Господи, только бы ничего из моих фантазий не оказалось правдой! Пусть Ника просто окажется растяпой, потерявшей счет времени.

Стюард, к которому я обращаюсь на пропускном пункте, отчаянно тупит и не понимает, чего я от него хочу. Возможно, этому еще способствует мой английский, который от волнения становится довольно корявым.

— Я не могу найти свою девушку! — вновь и вновь повторяю я и называю фамилию Вероники. — Проверьте, поднималась ли она на борт.

Наконец лицо стюарда светлеет, он сверяется с планшетом и улыбается:

— Вероника Орлова и ее сестра сегодня утром покинули лайнер вместе с документами и багажом. Они прервали круиз досрочно.

— Что? Этого просто не может быть!

— Почему же? Наша фирма никогда не чинит препятствий пассажирам, решившим прервать свое путешествие. Около десяти Орлова оплатила все счета, и мы помогли ей сойти на берег.

— Но она… Она не собиралась оставаться в Барселоне.

Стюард смотрит на меня с сочувствием:

— Поссорились?

Мне на мгновение хочется его придушить, но, конечно, я справляюсь с порывом. Этот парень не виноват в том, что меня кинули.

Я делаю несколько глубоких вдохов и не нахожу ничего лучше, чем отправиться к себе. В голове у меня совершенная каша. Почему Вероника сбежала? Куда?

С момента ее исчезновения прошло уже восемь часов, и сейчас она может быть где угодно: в Барселоне, в другом городе Испании, в России… Я прокручиваю воспоминания об утре, и не могу уловить момент, когда все пошло неправильно. Разве я сделал что-то не так? Разве чем-то обидел Нику?

Наш лайнер выходит в море, а я падаю на диван и пялюсь в потолок. У меня такое чувство, будто мои внутренности размозжили кирпичом. В груди противно жжется.

Что, черт возьми, теперь делать? Искать Нику и требовать объяснений? Оставить ее в покое? Обе альтернативы совершенно не греют. А еще мне обидно: я уверен, что не заслуживаю того, чтобы мне вот так глупо трепали нервы.

Из задумчивости меня выводит стук в дверь. Сначала я хочу его проигнорировать, но посетитель оказывается настойчивым: долбится и долбится. Ругнувшись, иду открывать.