Мы стояли у кофемашины, здесь рядом еще и мягкие кожаные диванчики жизнеутверждающего ярко-лимонного цвета. Присев на самый краешек и держа в руках кружку с дымящимся кофе, я не торопилась пока делать глоток. Просто бездумно вдыхала горький аромат и чувствовала, что уже успокоилась. Может, они тут и боятся этого Архангельского, но хуже собственного внутреннего голоса, что я никакая и не смогу чего-то стоящего добиться в жизни, нет ничего и быть не может. И если мне жизнь дала еще один шанс, я точно не накосячу!

— То есть надо на сайт, а не в газету писать, да? — спросила я у Вани, а сама удивилась про себя тому, что эта звезда журналистики до сих пор от меня не слиняла, а терпеливо сидела рядом и дула на свой кофе.

— Типа того, — уклончиво ответил он и немного виновато улыбнулся. — Жора — он хороший, но только очень громкий. Если у него продержишься хотя бы полгода, тебя в любую редакцию возьмут, ну и здесь тоже без места не останешься. Ладно, пойдем!

Я еле поспевала за широким шагом Елисеева и слушала его напутствия.

— Главное, не спорь и не плачь, когда орать будет. Он быстро говорит и никогда не повторяет задания. Не успела понять — твои проблемы, объяснять не будет. Так что всегда ходи с диктофоном, ну или приложение в телефон поставь, если нет. Не психуй, когда он разнесет твой первый материал: ему никто и никогда с первого раза статью не сдал. Остальное потом расскажу. Мы пришли.

Перед глазами массивная деревянная дверь без каких-либо опознавательных знаков.

— А почему там тихо-то? — Любопытство во мне иногда сильнее страха, вот и сейчас захотела узнать, почему за дверью гробовая тишина. В этом здании не самая лучшая звукоизоляция, я это еще раньше выяснила.

Елисеев тоже удивлен, я заметила чуть приподнятую правую бровь и не успела и слова сказать, потому что именно в этот момент дверь со скрежетом распахнулась и прямо перед глазами возникло заплаканное женское лицо с уже потекшей тушью. Спасибо Ване, успел в сторону толкнуть, а то девушка — на вид ей явно тридцатник, а то и больше — сбила бы меня с ног.

Она быстро, не оглядываясь, побежала по коридору и скрылась за белой дверью, на которой чернели две геометрические фигуры: круг, а под ним треугольник. Женский туалет, проще говоря.

— Вон все пошли, — раздался усталый мужской голос.

Мимо гуськом торопливо прошли два молодых парня, наверное мои ровесники, за ними еще трое девчонок и одна очень худая женщина лет сорока.

— Новенькая? Как тебя? Смольская? Останься! — рявкнул лохматый громила. У него настолько примечательная внешность, что я не сразу сообразила, что именно он всех только что разогнал. Это, что, и есть… Архангельский?

— Давай, заходи. — Легкий, но весьма ощутимый толчок в спину. Не дури, Вася, давай вперед. Или к маминому школьному приятелю переводить тухлые технические тексты.

Надев на себя лучезарную улыбку, я переступила порог. Ну вот, словно Рубикон перешла.

— Значит так!.. — Громила не заметил ни меня, ни стоящего за моей спиной Елисеева. — Смольская Лена.

— Лариса, — поправила сидящая перед Архангельским очень худая девчонка с ярко-фиолетовыми волосами. Голос резкий, почему-то в голову пришла мысль, что такую громила с дурным характером точно до слез не доведет. Ты, Стрельцова, лучше о себе думай. Не хватало еще одну возможность профукать.

— Поскольку отдел бизнеса у нас херово работает, то все приходится делать самим! — Архангельский с недовольством откинулся на спинку кожаного черного кресла, которое жалобно скрипнуло под весом хозяина. — Так вот, наши хваленые звезды…

Тут он покосился в сторону Ивана и продолжил:

— …опять облажались, и придется, как я уже сказал, разгребать за ними.