Мефистон заинтригованно наблюдал за ним. Ни во время пути домой, ни после возвращения на Ваал Гай не пытался заглянуть ему в душу, что всегда было достаточно легко заметить. Ведь всякий раз его морщины углублялись, а глаза вспыхивали еще более яркой синевой. После столь очевидных знаков становилось понятно: Рацел удостоверился, что старший библиарий все еще в здравом уме. Но сейчас, должно быть, он увидел, как изменился Мефистон.

— А ведь бестолковый мальчишка уже начал мне нравиться, — пробормотал Рацел.

Мефистон окинул взглядом вещи Луция.

— Отнеси эфемериду Маресту! — приказал он, допив вино. — А потом собери Кворум Эмпиррик в Круге Созвучия. Нам следует многое рассказать собратьям. Я предвижу, что мы вновь посетим систему Просперо. Пока же необходимо описать все, что мы узнали, чтобы это должным образом было зафиксировано.

Рацел кивнул и, подняв поднос со стола, с отвращением оглядел его. Он остановился у двери в лучах света от скриптории снаружи.

— Мог ли ты его спасти?

— Я его спас, — заявил Мефистон, не отводя взгляд.

Глаза Рацела сверкнули от гнева. Похоже, он хотел поспорить. Но затем ярость угасла, и эпистолярий кивнул и ушел во мрак.

— Спас, — повторил Мефисон, когда Гай скрылся из виду, но теперь уже не так уверенно.

Он поглядел на разбросанные по столу Антроса вещи, на груду астрологических приборов и клочков пергамента.

Властелин Смерти поднял угольный карандаш и начал рисовать на одном из листков. Библиарий рассеянно чертил, размышляя о будущем. Внезапно он ощутил себя старым, будто впервые почувствовав весь груз прошедших веков. Мефистон знал, что среди звезд его поджидают испытания худшие, чем все встреченные прежде. Он не обманывал себя надеждами на то, что изменил весь ход войны победой на Сабассусе. Возможно, Властелин Смерти и задержал Магнуса, но не победил. Создание такой силы отыщет другие возможности разнести свой зов по Галактике. И тогда Кровавым Ангелам вновь придется не просто защищать свой дом. Кто еще сможет противостоять мощи Магнуса, если не сыны Сангвиния? И если Мефистон дрогнет, если он когда-нибудь усомнится в себе, то вместе с ним падет и весь капитул. Он обязан быть мрачной и непроницаемой душой ордена. Бремя его долга было тяжелым.

Лишь когда Мефистон поднялся, намереваясь уйти, он заметил, что нарисовал.

Это было лицо Императора, воссозданное по картине из памяти Федорака.

Образ поражал даже на таком небрежном наброске. Взор Императора казался таким ясным, сильным, непоколебимым…

Долгое время старший библиарий не сводил взгляда с рисунка, смотря на Императора так же пристально, как тот глядел на него.

А потом Властелин Смерти кивнул, будто принимая безмолвный приказ, и вышел из комнаты, оставив пергамент медленно падать на пол.