— Это, надо думать, большая честь.

— Еще какая. Но если беда нагрянет… если Волхов пойдет назад, меня в жертву принесут.

— О! — Стейн переменился в лице. — У вас так делают? У вас приносят в жертву людей?

— А у вас, можно подумать, нет.

— Я о таком никогда не слышал. Ну, может быть, очень давно…

— И у нас давно не было.

— Постой, а я тоже не имею права заговаривать с тобой первым? — Стейн нахмурился, опасаясь, что по неведению совершил промах, способный оскорбить местных жителей.

— Тебе можно, ты ведь не девушка! — Велемила улыбнулась и даже прикоснулась к его руке. — У наших парней тоже есть старший — баяльник, это Селяня, Селинег Хотонегов сын, мой двоюродный брат. После Марениного дня парни в лес на зимнюю охоту уйдут — вот там его власть начнется. Там никто слова против него сказать не смеет, а не то выгонит прямо на мороз. Иначе нельзя — до весны ведь парням в избе сидеть, по вечерам только и занятия, что вьюгу слушать. Без крепкой руки такое начнется… А мое дело девичье — только круги первой завожу. А еще я замуж долго не выйду, — немного помолчав, с грустью добавила она. — Потому что вместо меня больше Девой Альдогой быть некому. Моя сестра Яромила раньше была, ее сменила я. А моложе меня сестер Любошинского рода нет. Льдиса и Олова этой зимой замуж пойдут, уж сговорены, а Синельке всего девять лет. И вот пока она не повзрослеет, я еще три года ее дожидаться буду.

— Не повезло тебе. — Стейн участливо кивнул, втайне почему-то радуясь, что скорое замужество ее не ожидает.

Хотя ему-то что? Он-то на что может здесь рассчитывать? Стейн сам удивился своим мыслям — ему и в голову бы не пришло свататься к дочери хёвдинга Домагостя, и только сейчас, когда об этом зашла речь, он осознал, что Велемила ему очень нравится. С ней было легко разговаривать, и даже просто идти рядом по вику Альдейгье, серому и неприютному в сумерках начала зимы, было необычайно приятно — будто он не кур идет воровать, а получать большую награду на пиру у конунга в его, Стейна, честь!

Куры, летом свободно гулявшие и рывшиеся в пыли у стен и клевавшие червяков в огородах, с наступлением холодов переселились в избы, откуда взять их, из-под бдительного присмотра хозяев, было нелегко. Сначала они зашли в несколько изб Братомеровой связки. Велемила рассказала, что здесь живут их сродники, потомки стрыя-деда Братомера, который стрыем приходился Домагостю, а его детям, соответственно, двоюродным дедом. Как заметил Стейн, этот Братомер был весьма плодовит, потому что в пяти или шести земляных избах[6] копошилось на лавках, полатях и даже в просторных сенях человек пятьдесят обоего пола и всякого возраста. Здешним курам со стороны Велемилы ничего не грозило, зато она вышла оттуда в сопровождении шести или семи девушек, возрастом лет от двенадцати до семнадцати. За пустырем их ждала еще одна стайка, и «войско» пополнилось пятью юными валькириями. Велемила называла имена, но Стейн сразу же их забывал, да и лиц в густой полутьме не мог толком разглядеть. Он заметил только, что все девушки кланяются дочери Домагостя и отвечают на приветствие только после того, как она первой заговорит с ними, а на ходу держатся позади, как хирдманы за конунгом.

И если девушкам тоже полагается свой конунг, то лучше Велемилы было не найти. Рослая, крепкая, уверенная, она так быстро болтала с окружившими ее подругами, что Стейн половины не понимал. А они, кажется, сговаривались, кто где будет искать добычи. Велемила раздавала указания, и девушки, разбившись по три-четыре, разбегались в разные стороны. Слышался приглушенный смех, оживленная болтовня. Красавицы постарше многозначительно переглядывались, думая о своем; молоденькие, лет двенадцати-тринадцати, только на днях, в начале идущей Макошиной недели принятые в «стаю» взрослых девушек, чуть ли не прыгали от возбуждения, видя в происходящем новую увлекательную и притом очень важную игру!