— Ой, бабушка Белогориха! — Велемила отчаянно всплеснула руками, бесстрашно подалась к неприветливой старухе ближе и оживленно затараторила, округлив глаза словно в изумлении. — Ну как тут будешь дома сидеть, когда такое творится? Сижу я, смотрю, брат мой дурак, затеял в решете пиво варить! Я ему говорю: возьми, дурень, котел, больше пива наваришь! А другой брат, дурак, в исподку пиво сливает! Я ему говорю: возьми, дурень, бочку, больше пива насливаешь! Бегу к вуйке Велераде на тех двух дураков пожаловаться, смотрю, а муж ее Вологор толкачом сено косит! Я ему говорю: возьми, дурень, косу, больше сена накосишь! Гляжу, сын его дурак, на свинье то сено возит! Я ему говорю: впряги, дурень, лошадь — больше сена навозишь!

— Вот пришла стрекотать! — Бабка стала от нее отмахиваться, как от большущего надоедливого слепня. — Чего тебе тут! Поди, поди!

Но Велемила, будто не слыша, продолжала наступать, прямо в лицо ей вываливая «новости»:

— А другой сын его, дурень, шилом вздумал сено подавать! Я ему говорю: возьми, дурень, вилы, больше сена подашь! Гляжу, стрый мой, дурень, вздумал «кобылкой»[7] пашню пахать! Я ему говорю: возьми, дурень, соху, больше пашни напашешь!

— Поди прочь! Поди! Ух, уморила, умаяла! Не девка, а Встрешник!

Отмахиваясь, бабка пятилась от наступающей Велемилы, пока не уперлась задом в дверь клети и почти провалилась туда, ища спасения от неумолкающей гостьи. Едва она исчезла, Велемила метнулась назад, кивнула спутницам, схватила Стейна за руку и потянула к двери избы.

— Да будет благо тому, кто в доме сем! — провозгласила она, заходя.

Стейн, озабоченный тем, чтобы не споткнуться на ступеньках, не сразу разглядел в темноте, где кто и вообще сколько тут народу. А народу хватало: плотный лысый старик, большеголовый, бородатый, сидел у стола, вокруг на лавках размещались еще человек семь — молодые мужчины, отроки, мальчишки, две маленькие девочки. Хозяйка, помоложе той старухи, возилась у печи.

— Здравствуй, Домагостевна! — Старик кивнул. — С чем пожаловала? Кого привела? Вроде не знаем мы такого!

— Добра молодца я к вам привела, из стран чужедальних, из-за широких полей, дремучих лесов! Как на сию пору на времечко не буйны ветры завеяли — знатны гости понаехали! Уж мы-то вежливы были — встречали гостей дорогих посреди двора широкого, за белы руки брали, за перстни золотые, вели в нову палату, сажали за столы дубовые, за скатерти шиты-браные! Угостивши, стали расспрашивать: ой вы гости наши богатые, где бывали, что видали, как у вас за морем житье-бытье? Вы скажите нам всю правду-истину, скажите нам все вести заморские: кто у вас за морем больший? Кто у вас за морем меньший? Отвечают нам гости заморские: да у нас за морем все птицы большие, да у нас за морем все птицы меньшие! Орел на море — князь, перепел на море — воевода, петух на море — старейшина. Сова на море — ворожея, ворон на море — кощунник, лебедушка на море — княгиня, с ножки на ножку ступает, высоки брови поднимает!

Велемила говорила без остановки, не отпуская внимания слушателей: дети свесили головки с полатей, мужчины усмехались, даже баба у печи заслушалась, держа ложку, с которой капало на земляной пол. Стейн не понимал половины из ее скороговорки, но видел, что и прочие, не очень-то улавливая смысл, внимают плавному и быстрому, как река, течению рассказа. Девушка искусно играла голосом, поводила руками, изображала всем телом то ворону, то лебедушку, то орла-князя; руки, плечи, голова, даже коса помогали ей, становясь то крыльями, то воеводским мечом. Действо, которое Велемила одна разыгрывала, совершенно заворожило десяток слушателей, не исключая и Стейна.