— Полиция никогда не пропустит меня к Фредди Пито. Да и его адвокат ни за что не разрешит мне увидеться с ним. Как и окружной прокурор. Ты же знаешь, как осторожничают представители судебных органов в подобных делах. Впустить репортера, чтобы он наблюдал, как они выносят обвинительный приговор психопату? Ни за что, Эл. А тебе хорошо известно, как я работаю, — буду ломиться к ним в кабинеты и доставать их, чтобы мне разрешили увидеться с обвиняемым, может, раз шесть. Хотя если бы мне на самом деле пришлось это делать, то двух раз хватило бы за глаза.

Рафаэлла попалась на крючок. И сама себя уговорила. Но Эл решил не спешить с вытаскиванием рыбки на поверхность. Чем медленнее — тем забавнее.

— Не проблема, мы можем обстряпать все дельце очень тихо, Бенни Мастерсон мне кое-чем обязан, Раф. Я уже говорил с ним. Если будешь вести себя незаметно, действительно незаметно, он закроет на все глаза. И поможет тебе пройти внутрь.

— Лейтенант Мастерсон должен быть обязан кому-то жизнью, чтобы пропустить представителя прессы увидеться с Фредди Пито. Он может запросто лишиться пенсии, его по стенке размажут отсюда до самой Флориды. Он страшно рискует. Господи, да всем, кто в это впутается, включая Фредди, придется давать обет молчания.

Эл Холбин, ответственный секретарь газеты «Бостон трибюн», был упрямее Рафаэллы, и она это знала, да и журналистской практики у него было на четверть века побольше, чем у нее.

Он махнул сигарой в сторону метранпажа «Трибюн» Клайва Оливера, сидевшего в центре огромной, гудевшей множеством голосов редакционной комнаты в окружении помощников и репортеров. За столом, недалеко от них, назревала драка между двумя спортивными обозревателями, а от полицейского репортера к редактору колонки кулинарных рецептов в воздухе перелетала банка из-под кока-колы.

— Я уже говорил с Клайвом. Он чертыхался, но я сказал ему, что запрещаю взваливать на тебя какие-либо задания, пока сам лично не сниму запрет. — Эл вытащил из ящика стола сложенный листок бумаги. — Вот твой новый личный пароль. Не показывай это ни одной…

— Ладно, Эл, ты же прекрасно знаешь, что я и так никогда никому не показываю.

— Да, конечно, но в этот раз будь особенно внимательна. Я хочу, чтобы все это держалось в глубокой тайне. Ни одна живая душа не должна знать о твоем расследовании.

— Единственное, что будет держаться в тайне, это то, что именно я пишу. А задание наверняка уже сегодня станет достоянием всей редакции, может, даже в отделе объявлений уже знают о нем. — Она развернула листок, взглянула на него и рассмеялась: — «Раффл»? Это что, мой пароль? Откуда ты его взял?

Эл изобразил на лице обаятельную улыбку, ту самую, которая шесть месяцев назад соблазнила Милли Арчер, репортера с телевидения.

— Это мой любимый сорт чипсов. Смотри, Раф, а вдруг в этом задании скрывается еще один твой «Пулитцер»? Кто знает?

Рафаэлла засмеялась:

— Интересно, кто из репортеров, работающих в крупных газетах, выигрывал «Пулитцера» в последнее время? Нет, не говори мне. У тебя все примеры уже наготове, разве не так?

— Естественно. Вспомни репортеров из Чикаго: они прокрутили ту аферу и открыли подпольный бар, не ставя в известность полицию. Это было так красиво, и… — Эл помолчал, в его глазах появилось задумчивое выражение. — Как бы то ни было, будем надеяться, ты что-нибудь откопаешь. Подумай, как это приятно. Помнишь свои ощущения, когда ты расколола группу неонацистов для «Уоллингфорд дейли ньюс»?

Конечно, это было приятно.

— Да, мне повезло, что я осталась жива и эти подонки не натолкали мне в горло повязок со свастиками.

И наконец: