Мои карие глаза больше не напоминали мне тёмный и густой шоколад. На фоне синяков и кругов под глазами, они казались просто чёрными. Тусклыми и чёрными. Кожа... это даже кожей не назовёшь.

Как я вообще ещё жива?

— Не спишь? — дверь снова открылась и, как ни странно, в этот раз я даже не вздрогнула.

— Нет, — медленно повернулась, встречаясь со светлыми глазами и всё таким же проницательным выражением в них.

— На, поешь, — произнёс, слегка стушевавшись. — еды здесь не так много. Из того, что можно съесть — сельдь под шубой. Другого нет. Так что, наслаждайся тем, что есть.

Сельдь? Да я бы сейчас даже суп с крапивой съела! Я ненавидела его в детдоме, но его варили раз в две недели и из-под палки заставляли есть...

Поджав губы, я попыталась приподнять корпус, чтобы сесть или хотя бы принять более удобное положение.

— Спасибо, — тихо проговорила, позволяя ему поставить поднос мне на бёдра.

Он снова сдвинул стул, усаживаясь напротив меня. Повернул его спинкой вперёд и положил на неё локти. Под его пристальным взглядом я подхватила вилку и начала есть. Жадно и едва не постанывая от удовольствия. Да, это не горячее блюдо. Но это не сухари и вода. Не ледяные макароны, которыми нас подкармливали несколько дней эти нелюди.

— Значит так, Кира, — намеренно выделяя моё имя, он вновь заговорил, — сейчас ты ешь и очень внимательно меня слушаешь. Ты поняла?

Я кивнула, а он проложил:

— Пока что ты будешь здесь. Но это не значит, что ты можешь чувствовать себя как дома. Ты не дома. И даже не в гостях. Из комнаты выходить даже не пытайся. На балкон тоже не выходи. Раз в неделю сюда приезжает женщина, чтобы навести в доме порядок. Она же привозит еду. Узнаю, что ты пыталась завести с ней разговор или попросить о помощи, оставлю без языка. И я не шучу. Поверь мне, я знаю о чём говорю.

В моём горле застряла мелкая кость от селёдки. Я подавилась и едва не заплакала от молниеносной боли в рёбрах от собственного кашля.

— Тебе ещё очень долго будет больно, — протянул руку, отрывая от моих ног тарелку и держа ту, пока я пыталась прочистить горло, — врач подозревает возможность воспаления лёгких. Плюс твои рёбра... сейчас ты поешь, и мы с тобой снова проедемся. Нужно сделать тебе рентген, чтобы было от чего отталкиваться. Наложат швы. И гипс, если тот понадобится.

— Спасибо, — хрипя. Я всё же смогла поблагодарить его. Не уверена, что вся его помощь во благо, но это лучше, чем дохнуть в канаве.

— Не за что, — хмыкнул, отворачиваясь к окну, — посмотрим, что ты скажешь через пару месяцев.

Мне не понравилась его интонация. Будто вскользь произнесенная ирония. Насмешка, вынуждающая меня лихорадочно соображать, что он задумал. Словно предупреждая, что, поставив меня на ноги, он заставит меня пожалеть о том, что когда-то бросилась под колёса его автомобиля.

Он поставил обратно на мои бёдра тарелку и поднялся со стула. Засунув руки в карманы серых брюк, проследовал к балкону. Открыл тот и вышел наружу.

Продолжая жевать, я смотрела на высокую мужскую фигуру. Широкие напряжённые плечи, узкая талия и такие же узкие бёдра. Его локти впились в деревянные перила, и я увидела, как он прикуривает сигарету. Серый дым тут же окутал его голову.

Он оставит меня без языка? Почему-то я ему верила...

Доев то, что мне было предоставлено, я отставила тарелку в сторону. Скинула с ног одеяло и по моим ногам тут же засеменили мурашки. Мягко растерев кожу, я попыталась прогнать озноб. Но, кажется, я не только “поломалась”, но и заболела. Я никогда не отличалась богатырским здоровьем. Стоило кому-то рядом со мной чихнуть, и я в этот же день сама наматывала на кулак сопли.

— Я дам тебе штаны, но тебе придётся постараться не потерять их по пути. Женских шмоток у меня нет, так что...

— Хорошо, — кивнула, стискивая колени и натягивая ткань футболки ниже.

— Поедешь в домашних тапках. Кроссовки твои сушатся.

Сушатся?