Тело покрывается мурашками, когда чувствую его горячее дыхание на своей шее. Мурад зарывается в мои волосы и вдыхает запах, шумно дышит. Я льну к нему спиной и кладу голову ему на плечо. Он все крепче и крепче прижимает меня к себе. Я теряюсь в реальности, когда легкий летний ветер развивает в воздухе его дурманящий запах. Он поднимает руки вверх по моему животу, я прикрываю глаза и тону в своих ощущениях, приятное тепло расплывается по телу, пока не ощущаю его наглые руки на своей груди, он сминает их через ткань платья и нагло присасывается к моей шеи.

Я словно просыпаюсь, убираю руки от своей груди, отхожу от него. Тяжело дышу, сгорая от стыда, что позволила ему прикасаться к себе. Опускаю глаза, щеки горят, будто я совершила какой-то грех. Закусываю губы и нервно тереблю платье.

— Не смущайся, — шепчет Мурад, когда подходит вплотную, — ну же, посмотри на меня, — я делаю шаг назад, он следом, — Асият, это нормально чувствовать то, что почувствовала ты. Это желание, страсть.

— Замолчи, не говори мне о таких вещах… — мы шумно дышим, — пошли к нашим, — я шагаю в сторону дороги, которая ведет к заброшенному дому, она далеко от нашего дома, и там собирается вся молодежь.

— Постой, — он догоняет, хватает за локоть, поворачивает меня к себе, — Асият, — я смотрю в его глаза и вижу то, чего никогда ранее не замечала, глаза горят, он смотрит не отрываясь, не моргая, приближается максимально близко ко мне, другой рукой хватает за талию, чтобы я не имела возможности сбежать, — зачем нам все?

— Они ждут нас, — я опускаю глаза, упираясь ладонями ему в грудь, отталкиваю, но все тщетно, — отпусти меня, — голос срывается, я вот-вот расплачусь, от стыда и смущения, от страха, что нас могут увидеть, или услышать, тогда не миновать позора. Меня никогда не трогал парень. Даже за руку. Да, мы с Мурадом очень сблизились за это лето, но кроме смущенных взглядов, ничего не было. Я часто заставала его наблюдающего за мной. Залипала на нем, когда сталкивались взглядами. Было очень тяжело прерывать зрительный контакт, но я всегда заставляла себя, и на этом все. А сейчас, за каких-то пару минут столько всего произошло, что мне понадобится уйму времени, чтобы все это переосмыслить, переварить.

— Это все нормально, — говорит ничуть не смущенным голосом Мурад, все еще держащим меня за талию, — он настолько близко ко мне, что я ощущаю как нечто твердое, каменное, впивается мне в бедро, словно ствол, — я все лето с ума сходил, слюни пускал по тебе, — говорит и облизывает мою щеку, я тут же отворачиваюсь и сильней отталкиваю его, губы проходятся по моей шеи, вызывая во мне тонну мурашек.

— Это очень неправильно, то что ты сейчас себе позволяешь…

— Скажи, я тебе нравлюсь?

— Нравишься..

— Блядь, у меня сейчас башку срывает от тебя…, не знаю, что со мной происходит и почему только в нашу последнюю встречу я осмеливаюсь тебе признаться, что ты мне очень нравишься, — он смотрит в упор, в мои глаза, опускает лицо и припадает к моим губам.

— Мурад… — удается выговорить, когда он отстраняется, берет за руку и тянет меня за собой.

— Пошли, — нам нужно отойти подальше от твоего дома, да и от села тоже, — он так быстро шагает, что я еле поспеваю за ним, путаясь в траве своим длинным платьем.

— Куда ты меня тащишь? Дальше там сеновал..

— Как раз, то что надо…

— Я боюсь темноты.

— Со мной тебе нечего боятся.

Минут через десять мы уже сидим на сене, я всю дорогу уговаривала вернутся, ссылаясь на то, что это неправильно, находится вдвоем, наедине.

— Иди ко мне, мелкая, — он хватает меня за плечо и тянет к себе, я так устала, пока бежала за ним, что не предпринимаю никаких усилий, чтобы сопротивляться, просто сижу рядом, — не представляешь как я торчу от тебя.

— Мурад, можно не говорить мне такие вещи?