Проклятое платье от её стремительного движения задралось ещё сильнее. Я стараюсь не смотреть, но получается откровенно дерьмово — взгляд то и дело падает на обнаженные ноги.

Заметив моё недвусмысленное внимание, она презрительно кривит вишневые губы и поспешно одёргивает лёгкую чёрную ткань. А ещё подаётся назад на пару сантиметров, вжимаясь в спинку кровати.

Черт, она что, в самом деле принимает меня за гребаного извращенца? Вероятно, она всё же боится, хоть и всеми силами старается напустить на себя бесстрастный надменный вид.

— Эй… — я отодвигаюсь назад, специально увеличивая расстояние между нами. Вторгаться в чужие границы не в моих правилах. Ровно как и намеренно пугать людей. — Тебе нечего бояться. Я тебя не трону. И никто в этом доме не причинит тебе вреда.

Уэнсдэй хранит непроницаемое молчание.

Только чернильно-чёрные глаза подозрительно прищуриваются.

Ладно, я и сам понимаю, что несу полнейшую чушь — ей уже причинили вред, и огромный синяк на скуле прямое тому доказательство.

Но не оправдываться же перед ней, в конце концов. Много чести.

Запоздало вспоминаю, что принёс с собой аптечку.

— У тебя кровь. Могу я…? — не сумев подобрать подходящей формулировки, я достаю из светлого контейнера бутылочку с перекисью и кусок бинта.

— Только тронь, — шипит Аддамс сквозь зубы.

Невыносимо гордая. И чертовски дерзкая.

Даже находясь в таком незавидном положении, она пытается угрожать.

Похоже, с ней будет неимоверно трудно.

Решив не вступать в заведомо бесполезный спор, молча кладу аккурат между нами перекись и бинт — и тут же подаюсь назад, чтобы не нервировать её ещё больше.

Не сводя с меня пристального взгляда — полного арктического холода и почему-то совершенно немигающего — Уэнсдэй осторожно пододвигается на середину кровати и обхватывает тоненькими пальчиками бутылёк с перекисью. Но со связанными запястьями даже такая простейшая задача многократно осложняется. Едва она откручивает крышку, как маленькая бутылочка выпадает из рук, и добрая половина прозрачной жидкости выливается на тёмно-серое покрывало.

— Дай сюда, — меня вовсе не прельщает перспектива провести в подвале полдня, поэтому решительно забираю перекись и быстро смачиваю в ней заранее оторванный бинт. — И не вздумай дёргаться.

Придвинувшись ближе, я почти бережно прижимаю кусок белой ткани к её разбитой губе — Аддамс едва заметно хмурится, но не отстраняется. Раздаётся тихое шипение перекиси.

Кончиками пальцев я случайно задеваю её кожу.

Такую же белую, как бинт, такую же ледяную, как у окоченевшего трупа… И удивительно мягкую.

Отрицать не буду — приятно. Даже очень.

— Вот видишь. Я тебя тронул, а ты ничего не сделала, — не могу удержаться от лёгкого сарказма, слишком уж забавными кажутся её громкие, но пустые угрозы.

Уэнсдэй недовольно закатывает глаза.

А в следующую секунду вдруг внезапно подаётся вперёд, сокращая расстояние между нами до нескольких сантиметров — она настолько близко, что я даже могу уловить тяжёлый насыщенный аромат парфюма. Немного специй, немного табачных ноток, немного горьковатого цитруса.

Похоже, весь её первоначальный испуг тоже был притворством. Или она притворяется сейчас? Черт её разберёт. Актерская игра, поистине достойная Оскара.

Я поспешно отодвигаюсь, как только спадает мимолетное наваждение — одному Дьяволу известно, какие мысли роятся в её мрачной головке, и чего можно от неё ожидать.

Благоразумнее будет держать дистанцию.

— Боишься меня, — это совсем непохоже на вопрос. Кукольное личико приобретает триумфальное выражение. Чертова стерва явно что-то задумала. Но я не собираюсь поддаваться на такие откровенные провокации.

— Лучше бы тебе держать рот на замке, — роняю я сквозь зубы, прежде чем подняться на ноги. — Счастливо оставаться, Аддамс.

И быстро покидаю подвал, не удостоив стервозную девчонку ни единым взглядом.