Пусть она дочь нашего заклятого врага, пусть она едва не зарезала одного из приспешников отца, пусть она едва не пристрелила меня самого — но она по-прежнему остаётся хрупкой миниатюрной девушкой. А насилия над слабым полом я категорически не приемлю в любом виде. Правда, слабой её можно назвать с очень большой натяжкой… Но тем не менее.

— Гамбино, выйди, — командую я, кивком головы указывая амбалу на дверь. Тот колеблется с минуту, чем вызывает стремительно нарастающее раздражение. Пусть я и не являюсь его непосредственным боссом, но я нахожусь в своём собственном доме и имею полное право отдавать приказы. — У тебя проблемы со слухом? Живо выйди отсюда.

Томас бросает опасливый взгляд в сторону Аддамс, словно прикидывая, насколько безопасно оставлять меня с ней наедине, но всё же подчиняется. Черт бы побрал этого кретина.

Какую опасность может представлять девчонка со связанными руками в бессознательном состоянии? Вместо верёвки на её запястьях теперь красуется белая кабельная стяжка — настолько тугая, что на бледной коже отчётливо выступили красноватые полосы.

Это совсем нехорошо. Не то чтобы меня сильно заботит окончательный исход сделки, но отступать теперь поздно — и Гомес явно не обрадуется, если мы вернём его дерзкую дочурку в таком потрёпанном виде.

Пожалуй, стоит хоть немного это исправить.

Поразмыслив несколько секунд, покидаю импровизированную тюрьму, предусмотрительно заперев толстую железную дверь — и направляюсь на второй этаж. В ванной комнате должна быть аптечка.

Когда я спускаюсь обратно в подвал, Уэнсдэй лежит в той же позе — голова безвольно запрокинута назад, глаза закрыты. Я мало разбираюсь в медицине, но даже скудных познаний хватает, чтобы догадаться, что настолько длительная потеря сознания не предвещает ничего хорошего.

Может, у неё сотрясение, и ей нужен врач? Тупоголовый кретин Гамбино крепко приложил её затылком об пол — силы у него явно побольше, чем мозгов. Проклятье.

Нашатыря или чего-то подобного в принесённой мной аптечке, увы, не обнаруживается. Только несколько рулонов бинтов, перекись водорода и парочка блистеров с отцовскими лекарствами от давления. По крайней мере, стоит убрать с её лица кровь. Вдобавок на мертвенно-бледной скуле постепенно расцветает лиловый синяк.

Не сводя с Аддамс настороженного взгляда — не стоит проявлять беспечность, она вполне может притворяться — я медленно подхожу ближе и усаживаюсь на самый край кровати. Старые пружины жалобно скрипят под моим весом, но Уэнсдэй остаётся неподвижной.

Похоже, она действительно в отключке.

Мой пристальный взгляд против воли падает на её длинные стройные ноги — чёрное летнее платье задралось до середины бедра, открывая довольно привлекательный вид.

Всё-таки она и вправду чертовски красива. Пустоголовые дочери отцовских приспешников и рядом не стояли… Стоп. Проклятье. О чём я вообще думаю? Мгновенно одёргиваю себя, осознав, что мыслительный процесс принимает совсем уж странный оборот. Эта ненормальная девчонка едва не прикончила меня с полчаса назад — а в том, что она действительно намеревалась выстрелить, я ни на секунду не сомневаюсь. Она слишком уверенно держала в руках пистолет — и явно не впервые в жизни.

Качнув головой, словно это поможет отогнать непрошеные мысли, я осторожно протягиваю руку к её бедру, намереваясь одёрнуть подол платья — незачем подвергать себя лишнему соблазну. И в ту же секунду Уэнсдэй подскакивает на кровати, резко принимая сидячее положение и тем самым предотвращая попытку прикоснуться к ней.

Всё-таки притворялась.

Какое поразительное коварство.

Даже немного забавно.

— Браво. Ты хорошая актриса, Аддамс, — я слегка усмехаюсь, изображая аплодисменты.

Она молча сверлит меня неприязненным взглядом исподлобья — словно маленький дикий зверёк. Загнанный в угол, но не сломленный.