Каким великолепным было это странствие в Суккот, сколько пелось песен, сколько праздничных трапез под еловыми крышами, сколько танцев по кругу, парами, плясок с саблями, сколько соревнований по бегу с охотой на кролика, которого надо было поймать голыми руками, сколько упражнений с кинжалами, с луком и стрелами, по вечерам, в темноте. Сколько чудесного исчезло, и не было зафиксировано, и никто даже не верит мне, что это было, считая, что я все это выдумал. Они уверены, что ничего такого не произошло, и ничего такого не делали миллионы евреев в гигантской империи в течение четырехсот лет.

Глава двадцать восьмая

Напротив дома пчеловодов Гади и Малки расцвело вишневое дерево. И это было ясным знаком для каждого, что Малка и Гади не переносят свой дом в другое место.

Были и такие среди хазар, что не совершали это кочевье и оставались на месте летом и зимой. Есть ли в этом некое равнодушие к традициям? Нет. Это было определено заранее: пчеловодам оставаться на месте. Потому дом этот стоял на месте уже два поколения. И все же нельзя было обойтись вовсе без чего-то, связанного с кочевьем. Дом разбирался, все доски обстругивались заново, матрацы наполнялись свежим мягким сеном, снова выверялись размеры матрацев – восемьдесят на метр восемьдесят сантиметров – и этим решалась величина дома. Все было сдвинуто с мест, стены разобраны, кожа вычищена, каждая деталь пронумерована и перенесена на расстояние десяти метров.

Все это время жили под открытым небом. На третий день дом был вновь собран, каждая деталь была чиста от крошек квасного, и много накопившихся вещей было выброшено за ненужностью. Конечно, это не шло в сравнение с числом таких вещей, от которых избавлялись, перевозя дом на расстояние в шесть дней пути – на лошадях, ослах и верблюдах.

Домохозяйка в Хазарии предпочитала использовать лишь необходимые вещи. В доме у Гади и Малки скопилась уйма ненужных вещей по сравнению с другими домами, да и пчелиное хозяйство обросло множеством таких предметов. Потому Дуди сказал: «Давайте построим склад».

Вооружился топором и пилой, начертил план, и перед приходом Пейсаха рядом с домом уже стоял склад величиной с дом.

Рыжая Эсти не отходила от Давида все время, пока он сооружал склад, подавала ему инструменты и обтачивала зубцы досок, входящие в зазоры при скреплении стен, все более влюбляясь в его сноровку, в движение его руки, орудующей молотком, в умение ловко вгонять одну доску в пазы другой, и даже в жест, которым он отирал пот. Каждый раз, когда он отрывал глаза от работы и встречался с ее глазами, она молила про себя, чтобы он встал, оставил работу, клещами раскрыл бы пояс верности и сделал бы ей тут же, на месте, маленького Дудика.

Работа была завершена, пояс верности остался нераскрытым. И тогда Эсти сказала ему, после того, как все присвистнули от восхищения, увидев постройку: «Почему бы нам не перейти сюда жить, любимый?» Так она называла его – «любимый» «Куки». Эти клички доставляли ей удовольствие.

Дуди улыбался широкой улыбкой: «Да, перейдем сюда, когда поженимся».

«Глупости, – сказала Эсти, – пока поженимся, пройдет много времени. Ведь это будет после вашего возвращения».

«После возвращения?» – удивился Давид. Он чувствовал, что есть нечто, чего он не понимает.

«Да, любимый». – И он понял до того, как она завершила фразу. – После того, как вы вернете детей».

«Я…я не думаю, что мы едем, чтобы привезти детей», – забормотал Дуди.

«Нет?» – пришла очередь Эсти удивляться. Неожиданная радость окатила ее с ног до головы.

«Нет, – сказал Дуди, – это не в наших силах. Мы не те шесть храбрецов. Вся идея в том, чтобы добраться до графа в Лопатин, и он решит, что делать».