Позже, когда в разгоравшемся свете утра стали различимы сумрачные очертания его спальни-гостиной, настала пора пробудиться от чар. В конце концов, его сон, вероятно, не был так уж чудесен – или, может, все самое чудное, все значимое в нем все-таки скрылось от Джона, подшутив над цепкой хваткой его сознания? Белый дом, стоящий на возвышенности, – было бы от чего приходить в восторг, верно? Дом, как вспомнилось ему, был довольно большим, с множеством окон, и все шторы в них опущены – не оттого, что в нем не было людей, нет, но лишь потому (он был уверен в этом), что его обитатели еще не проснулись.

Джон рассмеялся над своими нелепыми фантазиями и вспомнил, что нынче вечером ужинает с мистером Веттерманом.

Мейзи Веттерман была единственной дочерью Рудольфа Веттермана и давно привыкла непременно получать то, чего желала. Явившись однажды с визитом в контору папы, она заметила Джона Сегрейва. Он принес тогда какие-то письма, которые понадобились ее отцу. Когда Джон вышел, она справилась о нем. Веттерман с готовностью рассказал:

– Один из сыновей сэра Эдварда Сегрейва. Старое доброе семейство, но сейчас едва сводят концы с концами. Этот парень никогда не повернет Темзу вспять. Конечно, он мне нравится, но из него ничего не выйдет. Никакой напористости.

Видимо, напористость была Мейзи безразлична. Это качество более ценилось ее родителем, нежели ею самой. Так или иначе, пару недель спустя она настояла на том, чтобы отец пригласил Джона Сегрейва к ним на ужин. Ужин должен был состояться в узком кругу – она с отцом, Джон Сегрейв и одна подруга, приехавшая к ней погостить.

Подруга не преминула отпустить по этому поводу несколько замечаний:

– Хочешь снять пробу, а, Мейзи? А потом папуля велит его упаковать и принесет домой из Сити своей дорогой дочурке в подарок – оплаченный и купленный уже по всем правилам.

– Аллегра! Это уже слишком!

Аллегра Керр рассмеялась:

– Ты привыкла удовлетворять свои прихоти, Мейзи, сама знаешь. Мне нравится эта шляпка, говоришь ты, она должна у меня быть! Если со шляпками так, то почему бы не с мужьями?

– Не говори чепухи. Я с ним еще и двух слов не сказала.

– Да. Но уже все решила, – заметила та. – Что тебя так пленило, Мейзи?

– Не знаю, – медленно протянула Мейзи Веттерман. – Он… он не такой, как все.

– Не такой? Как все?

– Да. Не могу тебе объяснить. Он по-своему красив, хотя дело даже не в этом. У него такой взгляд, будто он и не видит тебя. Честно сказать, я не поручусь, что он хотя бы раз взглянул на меня тогда у папы в конторе.

Аллегра усмехнулась:

– Старый трюк. Притворяется скромником.

– Аллегра, какая ты противная, в самом деле!

– Не расстраивайся, милая. Папа непременно купит курчавого барашка своей маленькой Мейзи.

– Я не хочу, чтобы все было так.

– Значит, любовь с большой буквы. Так тебе хочется?

– Разве он не может в меня влюбиться?

– Разумеется, может. Надеюсь, он так и сделает.

Аллегра улыбнулась, окидывая взглядом подругу. Мейзи Веттерман была невысокой, слегка склонной к полноте, с темными, хорошо подстриженными и искусно завитыми волосами. И без того от природы свежие краски ее лица были подчеркнуты наимоднейшими оттенками пудры и губной помады. Хорошенький белозубый ротик, темные глаза – небольшие и с огоньком, – нижняя часть лица и подбородок несколько тяжеловаты. Одета она была изящно.

– Да, – промолвила Аллегра, завершая свой осмотр. – Я просто в этом уверена. Ты и впрямь очень эффектно выглядишь, Мейзи.

Подруга взглянула на нее с недоверием.

– Серьезно, – подтвердила Аллегра, – честное слово! Но давай предположим – просто ради интереса, – предположим, что он этого не сделает. В смысле – не влюбится. Допустим, его привязанность будет искренней, но – платонической. Что тогда?

– Может, он мне вообще не понравится, когда я узнаю его лучше.