Я плавно направил «бленхейм» вверх и добавил газу, чтобы сократить расстояние между нами. Я не мог определить, что это за самолет. Затем я влетел в облако. «Черт побери, сейчас мы его потеряем». Но мгновение спустя мы снова были в чистом небе, и он находился достаточно близко от меня, чтобы разглядеть его силуэт. Один киль и хвостовой стабилизатор. Должно быть, «хейнкель» или «Юнкерс-88». Но я все еще не был уверен. Мы прошли сквозь еще одно облако – облачность явно усиливалась. Мне было необходимо быстро что-то предпринять, или я его потеряю. Я вызвал центр управления и сообщил, что нахожусь позади самолета, но не могу определить, кому он принадлежит. Офицер наведения сектора ПВО подтвердил, что это враг. Мы были единственным дружественным истребителем в этом районе.

Я должен был немедленно обстрелять его, пока не потерял в облаках. Я знал, что нахожусь вне эффективной дальности огня в 800 м, но надеялся на удачное попадание. Я прицелился между огнями выхлопов. Длинная очередь, и я увидел то, что казалось искрами, высекаемыми из противника. Это должны были быть попадания. Проклятье, он снова направился в облако. Я последовал за ним, но на сей раз облако оказалось большим. Я по приборам держал курс и высоту, отчаянно надеясь, что враг будет в том же самом положении относительно меня, когда мы выйдем в чистое небо. Однако нам не повезло. Его нигде не было видно. Мы бесцельно летали в надежде найти его снова, но бесполезно. Разочарованные, мы повернули назад в Тернхилл, поскольку у нас осталось мало топлива. После посадки Вилли и я доложили офицеру разведки об атаке, но не заявили никакой победы, поскольку чувствовали, что причинили мало повреждений.

К нам начали поступать давно обещанные «бьюфайтеры». Немцы также фактически прекратили массированные дневные налеты и перешли к полномасштабному ночному наступлению. Лондон скоро должен был почувствовать маниакальный гнев Гитлера в ходе неразборчивых ночных атак его самолетов. Если немецкие атаки были направлены против Мидланда[63] или портов на восточном побережье, то мы вступали в бой. Немедленно после возвращения в Тернхилл мы начали интенсивную программу дневных и ночных тренировок на «бьюфайтерах», продолжая в то же самое время оставаться в состоянии готовности с нашими немногими имевшимися «бленхеймами» и «харрикейнами». Это были напряженные дни, которые все мои друзья и я сумели пройти без каких-либо неприятностей.

В распоряжении эскадрильи был маленький двухместный моноплан «магистр», которой мы использовали в качестве связного самолета. Иногда в уик-энд командир эскадрильи позволял кому-нибудь из нас брать его. Между серьезной работой мы всегда могли найти время, чтобы покружить вокруг аэродрома на «мэгги» и побаловаться высшим пилотажем. Однажды утром Чарльз Винн, пролетая по кругу на малой высоте, увидел меня. Следующее, что я помню, это «мэгги», выполняющий горку над моей головой. Я побежал к стоянке «бленхейма» и попросил одного из механиков, работавшего в самолете и смеявшегося над этим представлением, подать мне из кабины сигнальный пистолет «Вери». Когда Винн снизился для очередной «атаки», я выстрелил в него красную сигнальную ракету из своей портативной «зенитной пушки». Эта игра продолжалась в течение десяти или около того минут, и эскадрилья и наземный персонал расселись вокруг, чтобы наблюдать за шутливым боем. «Зенитчик» Брехэм падал плашмя лицом, когда «мэгги» пролетала очень низко над ним, а затем навскидку стрелял из пистолета «Вери». В конце концов мы устали от этой игры, и Винн приземлился, радуясь своему «успеху», о котором свидетельствовало состояние моей грязной формы. В тот раз Уиддоус отсутствовал, иначе я уверен, что нашей маленькой, но опасной игре был бы немедленно положен конец.