Алмаз раджи, Собрание сочинений - Стивенсон Роберт Льюис (2014)

Эту ночь на семнадцатое августа тысяча семьсот двенадцатого года в Болвири никто никогда не забудет! Днем стояла жара, как мы уже говорили, но к ночи стало еще жарче, было так душно, как еще никогда не бывало. Солнце село среди темных, почти черных туч, не предвещавших ничего доброго, а потом наступила такая темень, как на дне глубокого колодца. На небе не было ни звездочки; в воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения; собственной ладони у себя перед носом не было видно! Даже старые люди сбрасывали с себя простыни и лежали на постелях нагие, задыхаясь от жары и духоты, потому что даже в домах дышать было нечем. Ну а со всеми теми мыслями, какие бродили в ту ночь в голове мистера Соулиса, конечно, едва ли можно было заснуть хотя бы на минуту. Он, как говорится, глаз сомкнуть не мог, а все лежал да ворочался с боку на бок, и хотя постель у него была прохладная, она жгла его, как огонь, жгла до самых костей. И когда пастор задремывал, а затем снова пробуждался, томясь между сном и дремотой, он считал часы долгой ночи и слушал заунывный вой собаки на болоте, и думал, что она воет словно по покойнику. Временами ему начинало казаться, что по комнате бродят призраки, а может, видел он и чертей. Уж не заболел ли он, так ему думалось; да он и вправду был болен, но не болезнь его пугала.

Потом в голове у него немного прояснилось, он уселся в одной рубашке на краю постели и снова задумался о черном человеке и о Дженет. Он не мог бы сказать отчего, может, оттого, что ноги у него вдруг стали зябнуть, но ему пришло в голову, что между этими двумя есть что-то общее, и либо один из них, либо они оба – нечистые духи.

И как раз в эту минуту в комнате Дженет, которая находилась рядом, послышались топот и шум, словно там кто-то боролся, потом раздался громкий стук, потом ветер засвистел вокруг всех четырех углов дома, и снова стало тихо, как в могиле.

Надо вам сказать, что мистер Соулис не боялся ни людей, ни демонов. Поэтому он взял со стола огниво, зажег свечу и сделал три шага к двери, ведущей в комнату Дженет. Дверь была заложена щеколдой; он приподнял ее и, распахнув дверь настежь, бесстрашно заглянул внутрь.

Это была большая, просторная комната, такая же, как и его собственная, обставленная старинной, прочной, но громоздкой мебелью – другой мебели у пастора не водилось. Тут была и широкая кровать с пологом и балдахином на четырех витых столбиках, с пестрым пологом из ветхой вылинявшей ткани, и громадный пузатый комод старого дуба, битком набитый божественными книгами; комод этот поставили здесь, чтоб было посвободнее у самого пастора в комнате. На полу были в беспорядке разбросаны вещи Дженет, но самой Дженет мистер Соулис нигде не видел. Кроме этого беспорядка, никаких других следов борьбы в комнате не было заметно. Он переступил порог и осторожно вступил в комнату. Прямо скажем, не всякий решился бы последовать его примеру. Оглядевшись кругом, пастор прислушался, но ничего не было слышно ни в доме, ни во всем приходе Болвири, да и видно тоже ничего не было, только тени от свечи плясали по стенам.

И вдруг сердце вздрогнуло в груди у мистера Соулиса и замерло, точно совсем остановилось. Холодный пот выступил у него на лбу, волосы встали дыбом. Страшное зрелище предстало глазам бедного пастора: между платяным шкафом и старым дубовым комодом висела на гвозде Дженет. Голова у нее свесилась на плечо, глаза выкатились из орбит, язык вывалился изо рта, а пятки болтались в воздухе в двух футах от пола.

– Господи, спаси и помилуй нас, грешных! – подумал мистер Соулис. – Бедная Дженет умерла!

Он подошел поближе к трупу, и в тот же миг сердце едва не перевернулось у него в груди. Уж каким образом, человеку даже и судить об этом не подобает, но только Дженет висела на простом гвоздике и на одной тоненькой шерстинке, какой штопают чулки.