В тот момент я был слишком молод, чтобы помочь Боэтти реализовать его идею. Но через несколько лет я обратился к венскому museum-in-progress[1] (именно так, без прописных букв), и мы договорились с Austrian Airlines. Авиакомпания разрешила нам помещать работы Боэтти с самолетами на разворотах в каждом выпуске их журнала, выходящего раз в два месяца, в течение целого года, то есть в шести номерах. А за неделю до того, как первый из этих номеров ушел в печать, Боэтти телеграфировал мне из Милана, где работал над большой скульптурой в бронзе, что одних изображений самолетов недостаточно. Нужно что-то более материальное, чем обычная страничка журнала, продолжил Боэтти и предложил идею пазла. Если собрать пазл со множеством самолетов в небе нетрудно, то такой, в котором на фоне ровной небесной голубизны будет всего один самолет, потребует многие часы труда.

И мы наделали множество разных по уровню сложности головоломок с самолетами. По размеру они совпадали с откидными столиками на спинках кресел и раздавались в течение года бесплатно на всех рейсах Austrian Airlines. Начали с тиража в сорок тысяч экземпляров, потом допечатали еще. Увидев пазл с одним самолетом среди пустынного неба, служащие компании подумали, что он может напугать пассажиров или отвратить их от полетов просто из-за сложности решения. Его не могли собрать даже несколько пассажиров сообща в течение долгого перелета. Но было поздно, головоломка уже разошлась по бортам. После этого любопытного эксперимента Боэтти предложил заниматься не только разными выставочными пространствами, но и обращаться к непривычной аудитории, помещать искусство туда, где обычно его не бывает; сегодня те пазлы для Austrian Airlines продают на блошиных рынках, в букинистических лавках и на eBay.

Общение с Боэтти подтолкнуло меня к попыткам обогатить существующие выставочные практики новыми форматами. Конечно, для этого потребовалось время, но сама встреча с Боэтти стала для меня откровением, ведь он дал мне понять, как много неизведанных горизонтов открывает работа с художниками. Его азарт и вдохновение подсказали мне, как можно быть куратором и в то же время создавать что-то самому. Благодаря ему я не только осознал необходимость действовать безотлагательно, но и начал понимать, каким должно быть направление срочного вмешательства.

Mondialité

Эдуард Глиссан, родившийся на Мартинике в 1928 году и умерший в Париже 3 февраля 2011-го, был одним из самых значительных писателей и философов нашего времени. Он привлек внимание к средствам глобального обмена, которые не унифицируют культуру, а наоборот, создают различие, чреватое новшеством. Андрей Тарковский как-то сказал, что наше время характеризуется утратой ритуалов, тогда как ритуалы необходимы нам, чтобы регулярно возвращаться к самим себе. У меня есть свой ритуал: каждое утро читать по пятнадцать минут Глиссана. Его стихи, романы, пьесы и теоретические эссе – мой джентльменский набор на каждый день.

История и пейзаж Антильских островов – отправная точка мысли Глиссана. Главной была для него проблема национальной идентичности в свете колониального прошлого. Такова тема его первого романа, «Трещина» («La Lézarde», 1958). Определяющей чертой антильцев он считал смешение культур и языков. Его родной креольский возник на основе комбинации языков французского правящего класса и африканских рабов; включив элементы их обоих, он оказался независимым и неожиданно свежим. Впоследствии на основании этих наблюдений Глиссан обнаружил, что подобные культурные слияния происходили по всему миру. В 1980-х в сборнике эссе «Антильский дискурс»[2] он расширил понятие креолизации, охарактеризовав им общекультурный процесс интеграции. По его словам, «креолизация» никогда не закончится: