– Вот именно. – Напарник повернулся ко мне. Его руки безвольно лежали на коленях. – Я знаю, что тогда ты подумал то же, что и я. Что мы можем все разделить между собой. Что Стэну об этом знать совсем не обязательно.

Его тихий бессвязный разговор странным образом гармонировал со светом фар несущихся нам навстречу автомобилей.

– Но тогда мы не доверяли друг другу, – продолжил Анджело. – Мы оба об этом подумали. Но не доверяли.

– Ты к чему ведешь? – глубоко вздохнул я, посмотрев на него.

– Не знаю, – ответил он, пожав плечами. – Я вроде как задумался. Ну, то есть, что я кому должен доказывать? А ты? Мне ведь, парень, уже сорок три.

У меня было такое впечатление, что он хочет поплакаться в жилетку, а мне совсем не хотелось выслушивать его излияния. Было довольно противно слушать, как этот толстый макаронник пытается рассуждать о чувствах, когда он и слов-то таких не знает. Плачется о своей несчастной жизни, когда для меня уже гроб приготовили.

– Слушай, может, ты лучше возьмешь себя в руки? – предложил я.

– Обязательно.

Он уставился в окно, а я поставил пленку с Билли Джоэлом, потому что знал, что Анджело его терпеть не может. Однако комментировать мой выбор он не стал.

Я чувствовал себя слегка виноватым, потому что собирался сегодня ночью воткнуть ему нож в шею, а это было все равно что ударить инвалида. Для такого дела нужны очень веские причины.

Я всегда был за игру по правилам. То есть если мне давали бумажку с чьим-то адресом, то было понятно, что этот человек что-то сделал. Что-то, чего делать был не должен.

А сейчас Анджело продолжал смотреть в окно и вздыхать, как девчонка, тогда как я наслаждался пульсирующими звуками гитары, звучавшими из дверных динамиков и заставлявшими мои нервы трепетать.

Через какое-то время я нашел этот дом в викторианском стиле, на Ньюман-авеню. Его двор был обнесен забором из кованых металлических пик. Мы несколько раз объехали квартал, постоянно расширяя круги, чтобы убедиться, что за домом нет слежки. Машину я оставил на Центральной улице, и дальше мы двинулись пешком между домами. Я проверил свою амуницию и засунул лыжную маску в карман куртки. Анджело начал натягивать свою, но я велел ему подождать, пока мы не доберемся до места, что ему, в общем-то, было хорошо известно. Однако сегодня он вел себя как ребенок, и я уже подумывал о том, чтобы оставить его в машине. Но это бы не произвело на него никакого впечатления, поэтому мы продолжали красться по дворам вдвоем. На Ньюман-авеню горел всего один фонарь, да и тот был значительно дальше того дома, в который мы направлялись. Лая собак слышно не было, и огни в доме не горели. Я сказал Анджело, что зайду с заднего входа, а ему надо идти через главное крыльцо.

Надев маску, я схватился за пики изгороди и перемахнул через нее, оказавшись в тихом дворике с небольшим каменным фонтаном, звук воды в котором звучал странно успокаивающе на фоне мертвой тишины улицы. Я подошел к заднему входу, не обратив внимания – хотя и должен был – на абсолютную тишину в доме и полное отсутствие света. Я не заметил, что среди всех домов на улице именно этот казался абсолютно пустым и вымершим.

Но я очень торопился. Маска задерживала мое дыхание, и я чувствовал на своих губах вкус выпитого виски. Звуки дыхания перекрывали журчание воды в фонтане, а сам я стоял, прижавшись к стене, и внимательно прислушивался. Я слышал, как Анджело постучал в дверь с другой стороны дома; подождал и услышал шаги, двигавшиеся по направлению к входной двери. Я отступил на несколько шагов, достал свою дубинку и сосчитал до трех. Затем ударил ногой в заднюю дверь, и она упала внутрь. С поднятой дубинкой я ворвался в помещение. Что-то тяжелое ударило меня по голове, в ней вспыхнул красный свет, и я отключился.