Он проснулся ближе к вечеру, чувствуя себя так, как чувствует лес весной: сок поднимается к ветвям, почки готовы распуститься; но все же его сдерживала слабость. Каждый день силы быстро прибывали, но лето еще не наступило.

Он окинул взглядом склон горы, косматый бор и покрытые дымкой тумана долины под ним; за долинами простиралось розовато-серое море пустыни.

Этот взгляд придал ему ощущение всеведущего божества. Так боги Гомера смотрели вниз с заснеженного Олимпа на равнины, где жили люди. Вот и они с Райнноном обитали среди облаков, пока ветер не раздвигал их и позволял бросить взгляд с головокружительной высоты.

И каждый день приносил новые силы!

Райннон в стороне чистил оружие. Он делал это постоянно, утром и вечером. Разбирал, протирал и сма-зывал, потом собирал движениями, которые мог бы повторить с завязанными глазами. И каждое утро он терпеливо и настойчиво тренировался, стреляя из револьвера. Он не делал секрета из своего умения. Райннон открыто упражнялся перед Каредеком, иногда спрашивал его совета и тщательно его обдумывал. Как носить револьвер, как его выхватывать, как стрелять? Когда скорость выстрела важнее, чем неторопливая надежность, а когда надежность лучше, чем скорость? Стремясь к совершенству, он с благодарностью принимал рекомендации Каредека, а Каредек, не отставая от него, смотрел и учился. Они были слеплены из одного теста; сила и умение их вполне соответствовали. Если им придется снова встретиться в поединке, все решит случай. Однако близость Райннона к дикой природе сделала и прицел его чуть точнее, а реакцию чуть быстрее.

Каредек смотрел на человека с гор и всерьез задумался о нем. Они мало разговаривали, не видя в разговорах особой нужды. Он даже не поблагодарил Райннона за усилия, спасшие ему жизнь, жизнь, которую, по законам Запада, по законам нехоженых земель, по законам животных и людей, охотившихся друг на друга, он потерял.

– Райннон, – позвал шериф, – подойди ко мне.

Райннон подошел.

– Дай мне руку.

Тот протянул правую, и Каредек своим острым охотничьим ножом надрезал кожу на внутренней поверхности запястья. Затем сделал такой же надрез и себе, приложил две кровоточившие ранки одну к другой и сжал их левой рукой.

– Райннон, – произнес он, – ночью или днем, в горах или пустыне, по закону или вне закона твоя кровь – это моя кровь, а моя – это твоя, да помоги нам Господь!

Эннен Райннон сверкнул на него темными глазами и сказал:

– Клянусь Богом, Каредек, до конца моей жизни твоя кровь стала моей, а моя – твоей!

Глава 3

Для шерифа наступила пора расцвета. Десять дней отдыха стали для него все равно что десять дней весны для сада. Его силы вернулись. Он чувствовал, как они наполняли его, окутывали с головы до ног покрывалом непобедимости, словно Ахилла после купания.

Побратимы сидели на поваленном бревне на опушке леса и смотрели на выжженные огнем пни деревьев, на величественные верхушки елей за ними. Справа стремительно бежала река, набухшая от талой воды с вершин.

– Здесь длинные зимы, – заметил Каредек.

Райннон повернул свою крупную голову и оглядел снежные вершины гор, сияющие под ярким солнцем. С каждым днем линия снега поднималась все выше, но на одном-двух пиках он останется лежать все лето.

– Здесь длинные зимы, – наконец промолвил он.

– И сильный ветер?

– И ветер тоже, – кивнул Райннон.

– Но жизнь у тебя неплохая, – задумчиво произнес Каредек. – Ты свободен.

Эннен проницательно глянул на него. Так орел смотрит на орла через безмолвное море воздуха.

– Сейчас я свободен, – слегка улыбнулся он.

Каредек улыбнулся в ответ.

– Да, ты чуток поволновался, – гордо произнес шериф.

– Сутки напролет. Я знал, что мы должны повстречаться.