Салиб и два его спутника подошли ко входу в шатер – по сторонам от входа стояли два последователя Хаддада в белых одеяниях. Салиб представился этим людям, назвал своих спутников и объяснил, что ищет совета Великого – так его проинструктировали. Один из мужчин в белом вошел в шатер и вернулся лишь несколько минут спустя, жестом пригласив визитеров внутрь.

Салиб оглянулся на своих спутников – оба они были так мрачны, словно собирались спрыгнуть в яму, полную скорпионов, – и с трудом сглотнул.

Они вошли в шатер, а послушники Хаддада остались снаружи и закрыли входной полог. В тридцати футах впереди, у стены шатра, в полном одиночестве стоял Хаддад в безупречно белом бурнусе и головном покрывале-куфии. Его темная борода была коротко и аккуратно подстрижена, и весь он словно бы излучал чистоту и безыскусность. Он едва ли не светился – как этой безукоризненной белизной, так и ошеломляющей самоуверенностью, словно сочащейся из каждой поры его кожи.

У входа в шатер и по четырем его углам размещались белые мраморные постаменты, на каждом из которых стояла золотая клетка с крошечной птичкой – оперение их было желтым или оранжево-красным. Салиб задумался, не были ли эти птицы каким-либо религиозным символом, однако времени на дальнейшие размышления у него не было.

Он и двое его спутников представились, и Омар Хаддад окинул их взглядом – судя по всему, он спешил перейти сразу к делу.

– Мы благодарим тебя за то, что позволил нам лицезреть тебя, э-э… Великий, – произнес по-арабски Салиб, чуть поклонившись. – Как мы и сказали твоим ученикам, мы – посланники президента Наджара.

Хаддад безмятежно улыбнулся.

– На этот раз никакого оружия? – с легким удивлением поинтересовался он.

Салиб улыбнулся в ответ:

– Никакого оружия, Великий. Мы пришли с миром. Прости мое невежество, но должным ли образом мы именуем тебя? Нам сказали, что обращение «Великий» вполне приемлемо. Однако нам известно также, что многие из твоих последователей называют тебя Махди или же Двенадцатым Имамом[1]. Желаешь ли ты, чтобы к тебе обращались именно так?

Хаддад покачал головой:

– Нет. Я не Махди, я превыше оного. Однако я могу понять ложные убеждения моих сторонников в том, что во мне заключен дух Махди. Я Длань Аллаха. Но вы можете называть меня просто Аль-Йад. «Великий» – тоже вполне приемлемо.

Салиб кивнул. «Аль-Йад» и означало «длань». Еще один милый показательный штришок. Этот человек явно не страдает заниженной самооценкой.

Вдобавок Салиб оценил смелость и творческий подход Хаддада при создании нового божественного титула – совершенно нового, а не заимствованного из древних пророчеств. Хаддад не стал утверждать, что он Махди, Вдохновленный Свыше, которого многие считали мессией. Существовало слишком много различных интерпретаций этого пророчества. И выдать себя за Аллаха он, конечно же, не мог. Поэтому решил создать для себя отдельную нишу в мифологии, где-то посередине между этими двумя сущностями.

– Прости меня, Великий, – продолжил Абдул Салиб, – но я хотел бы перейти сразу к цели нашего визита.

Стоящий перед ними человек кивнул.

– Мы здесь ради того, чтобы спросить о твоих намерениях. Буду прям: каковы твои цели, Аль-Йад? Чего ты пытаешься достигнуть? Чего ты хочешь?

Холодная, безрадостная улыбка скользнула по губам Аль-Йада.

– Чего я хочу? Чтобы меня оставили в покое, дабы я мог и дальше возводить свой храм. Я не враг вам. Я хочу собрать всех верующих, а затем, в положенное время, истребить всех неверных. Я превращу улицы городов, где обитают нечестивые, в алые реки крови, а затем и сами города – в дымящиеся груды пепла. Только истинные последователи ислама избегнут гибели.

Что означало – истинные последователи самого Хаддада, Салиб это понимал. Он заметил также, что Хаддад начал вещать языком древних писаний: «возводить свой храм», «нечестивые». Этот человек был настоящим фанатиком.