Двадцати миллионов американцев, в чьих жилах течет ирландская кровь, определенно достаточно, чтобы освободить Ирландию.

Мод Гонн Макбрайд[1], 1895

Бриджпорт, Чикаго

23 июня, 1903

– Нам придется подбежать за ней, Аг.

Я видела, как Джонни Мерфи подгоняет своих старых кляч, чтобы влиться в уличное движение на Арчер-авеню. Если мы не успеем на эту конку, я в который раз опоздаю на работу, а моя племянница Агнелла – на уроки в средней школе Святого Ксавье.

– Давай, – согласилась я.

– Ох, тетя Нони. Он уже отъехал от нашей остановки. Нам его никогда не догнать, – запыхавшись, сказала Агнелла.

– Ерунда! – крикнула я и, подражая провинциальному акценту моей бабушки Оноры, добавила: – Уготованное Господом тебя не минет. – И я бросилась бежать.

– Ничего смешного, тетя Нони! – возразила Агнелла, но тоже побежала рядом со мной.

До Арчер-авеню и арки, откуда на нас с укором смотрела церковь Святой Бригитты из коричневого кирпича, оставался еще квартал. Следовало выйти из дома раньше.

Лето было в разгаре, и под солнцем, которое уже припекало в Чикаго по-настоящему, наконец-то зазеленели немногочисленные деревья. Ветер тоже был теплым, но дул с запада, и все вокруг пропиталось вонью скотобоен.

Теперь мы с Агнеллой двигались быстрее. Наверно, кто-то может упрекнуть меня в том, что я уже слишком взрослая и слишком туго затянута в свой корсет, чтобы вот так, во всю прыть, мчать по району. Моя узкая длинная юбка, перехваченная ниже колен, слишком стягивала мне ноги. Зато это было модно. Мы почти добрались на Арчер-авеню. Мне исполнилось двадцать четыре, Агнелле – четырнадцать, но она уже почти доставала мне до плеча. В своей плиссированной юбке от школьной формы из черной саржи племянница легко могла бегать. Еще одна высокая женщина в семье Келли. В отличие от меня, рыжей и зеленоглазой, Агнелла была блондинкой с голубыми глазами.

Джонни Мерфи, кучер, заметил нас. Я помахала ему рукой, но этот тупица, amadán, лишь хлестал вожжами своих кляч по их запавшим бокам, выполняя свою вчерашнюю угрозу.

– У меня свой график, мисс Нора Келли, и я не могу ждать вас каждый день.

Он бросил нас на улице, хотя на этот раз в нашем опоздании не было моей вины.

Крупный скандал за столом во время завтрака начала моя сестра Генриетта, мать Агнеллы. Она несла какой-то вздор, якобы я плохо выкручиваю свою сорочку, а ей потом приходится вытирать капли на полу в ванной. Ей бы тихо радоваться, что у нас ванная в квартире – и все благодаря нашему старшему брату Майку, мастеру-сантехнику. Генриетта нажаловалась по этому поводу бедняге Майку, который как раз пытался насладиться второй чашечкой кофе перед работой. Теперь он начальник, и ему уже не нужно выходить из дома на рассвете, как другому нашему брату, Марту, – он встречает разносчиков газет в своей маленькой кондитерской, которую ему купил Майк. Или самому младшему, Джеймсу, который работает на железной дороге. Моя сестра Энни тоже уходит рано. Она – вы только представьте – полицейский; впрочем, уже четыре года как наступил двадцатый век, и мы, женщины, завоевываем новые позиции в городе. К сожалению, Генриетта слишком занята постоянной жалостью к себе, чтобы заметить в этом какую-то возможность. Ей, конечно, нелегко – она овдовела в двадцать один год, потеряв мужа, который тоже носил фамилию Келли. Тогда ей с тремя детьми пришлось вернуться в нашу семью. Но это было уже давно, несколько лет назад.

Мама вступилась за меня за завтраком, на что Генриетта жутко обиделась, заявив, что та, видно, совсем не ценит ни ее, ни ее стараний по дому и что ей, вероятно, лучше уехать отсюда, хотя и непонятно, как при этом выживут ее дети. Ее слова остановили маму: дети Генриетты были ее единственными внуками, которых она могла видеть рядом с собой. Майку уже было под сорок, но он оставался одиноким. Как и прочие из нас четверых.