Новость скверная. Хуже некуда. Майк никогда не держал меня за парня, владеющего паями в бизнесе «прости и забудь».

– Может, у Майка более широкая натура, чем мы думали, – говорю я, постигая ситуацию в целом. – Может, он осознает, что клуб – хороший источник доходов, и спустит это дело с нами на тормозах.

Зеб хмыкает:

– Ага? А может, если б у моего дяди Морта была голощелка, я бы нюхал кокаин с его жопы и перил его. Майк ни за что ничего не спустит на тормозах.

Мы с дядей Мортом чокнулись бокалами пару раз, так что теперь Зеб повинен в очередном гротескном мысленном образе, который мне придется подавлять.

Я вдруг нутром ощущаю леденящий ужас, охватывающий, когда случайно отправишь «мыло» о первоклассной заднице этой же первоклассной заднице.

– Зеб, поведай мне, что понесший тяжкую утрату Майк не сидит напротив тебя, слушая твои бреди о его несчастной, недавно почившей матери.

– Знамо, нет, – говорит Зеб. – Я ж не полный болван.

– Так откуда ж ты знаешь, что он ничего не спустит на тормозах?

– Да уж знаю, – вещает Зеб, спокойно, как слон, – потому что Майк прислал одного из своих трилистных шмендриков[6] захватить меня. Как раз сейчас я на заднем сиденье и меня везут в «Медное кольцо».

– Лучше мне двигать туда, – говорю я, прибавляя шагу.

– Именно так шмендрик и сказал, – говорит Зеб и вешает трубку.

* * *

Я искренне тревожусь, что мой сторожевой пес капрал Томми Флетчер перешел в оперативный режим и подключил старушку к автомобильному аккумулятору. Насилие никогда не было для него проблемой, хотя профиль в «Фейсбуке» описывает его как обаятельного плюшевого мишку. Дойду до того, что скажу, что некоторые самые памятные остроты Томми были вдохновлены моментами крайнего насилия. Взять для примера одну ночь в Ливане пару десятков лет назад, когда мы с ним были миротворцами ирландской армии, безвыходно застрявшими на слякотной крыше вместе со своим полковником между сторожевой вышкой и бункером, слушая, как над головами свистят гаубичные снаряды «Хезболлы». Я был готов Христом Богом присягнуть, что слышу в свисте снарядов мелодию «Ревнивого парня»[7], и думал про себя: «Слякоть?! На Ближнем Востоке не должно быть никакой слякоти!»

Но слякоть была не главной заморочкой. Хуже этой скользкой размазни и даже артобстрела был страх смерти, исходивший волнами от патруля из трех человек, и то, как он проявил себя в нашем командире. Полковник, настолько зеленый, что решил сопровождать своих парней в патрули, рассуждал, что его там и быть не должно, а потому ему никак нельзя погибать.

«Неужто эти тупые ублюдки не понимают?! – повторял он все более и более визгливым голосом. – Я прибыл лишь выказать капельку солидарности, бога ради! Нельзя же убивать человека за это».

Полковник оказался прав – «Хезболла» его не убила, боевики только выкололи один глаз и отрезали одно ухо, что подтолкнуло Томми к одной из своих бессмертных цитат в казарме пару часов спустя: «Типичный офицер. Зайди к нему не с того боку, и он ничего не слышит, ничего не видит».

Когда доходит до ярких сентенций, Оскар Уайльд рядом с капралом Томасом Флетчером отдыхает.

* * *

Я решаю припустить в «Медное кольцо» трусцой. Деловой район Клойстерса – всего пара квадратных кварталов, а такси пришлось бы следовать свежеиспеченной мэром системе одностороннего движения, призванной превратить честных граждан в буйнопомешанных в ходе их повседневных поездок в город и обратно. Как бы то ни было, пробежка дает мне возможность прочистить мозги, хотя шаркающий ногами неандерталец в кожаной куртке неизбежно провоцирует людей, на долю секунды проникающихся уверенностью, что их сейчас ограбят, глядеть с видом «какого черта?!».