Где-то поблизости заревел лев; рев постепенно стих в раскатах мяукающих хрипов. При первых же звуках Дэниэл вздрогнул. Он много раз слышал львиный рев, но всегда вздрагивал. Ничего подобного в мире нет. Для него это был голос самой Африки.

Потом он увидел внизу, на краю болота, силуэт большой кошки. Лев, явно сытый и довольный, низко держал массивную голову с темной гривой, поворачивая ее из стороны в сторону в такт своей величественной походке.

Пасть была раскрыта, за черными губами блестели клыки.

Дэниэл проследил, как лев исчезает в густых кустах вдоль реки, и вздохнул от пережитого удовольствия. Сзади послышался негромкий звук. Дэниэл вздрогнул, но Джонни Нзу коснулся его плеча, успокаивая, и сел рядом на каменную плиту.

Джонни закурил. Дэниэлу так и не удалось отучить его от этой привычки. Они сидели в дружелюбном молчании, как много раз прежде, и смотрели, как быстро светает, пока не наступил миг, внушающий священный трепет: над темной массой леса показался горящий край солнца. Свет изменился, весь мир стал ярким и блестящим, как драгоценная керамика только из печи.

– Десять минут назад в лагерь вернулись следопыты. Они нашли стадо, – нарушил тишину Джонни, сбивая настрой.

Дэниэл пошевелился и посмотрел на него.

– Сколько? – спросил он.

– Примерно пятьдесят.

Это хорошо. Больше они все равно не смогли бы обработать – в жаркой долине плоть и шкура быстро гниют, а меньшее количество не оправдывало бы использование людей и дорогого оборудования.

– Ты уверен, что хочешь снимать? – спросил Джонни.

Дэниэл кивнул.

– Я тщательно это обдумал. Было бы нечестно скрывать.

– Люди едят мясо и носят кожу, но не хотят видеть бойню, – заметил Джонни.

– Мы рассматриваем сложный, вызывающий переживания объект. Люди имеют право знать.

– У любого другого я заподозрил бы журналистскую погоню за сенсацией, – сказал Джонни, и Дэниэл нахмурился.

– Ты, вероятно, единственный, кому я позволяю так говорить, потому что тебя мне не обмануть.

– Да, Дэнни, меня тебе не обмануть, – согласился Джонни. – Тебе это ненавистно не меньше, чем мне, но именно ты первый объяснил мне, что это необходимо.

– Давай-ка приступим, – предложил Дэниэл. Они встали и молча пошли туда, где стояли грузовики.

Лагерь уже ожил, на кострах варили кофе.

Лесничие скатывали одеяла и спальные мешки, проверяли оружие. Их было четверо, двое черных и двое белых, все двадцати с небольшим лет, в форме национальных парков – защитно-зеленой, с зелеными полосками на плечах; обращаясь с оружием с навыками ветеранов, они дружелюбно, весело болтали. Черные и белые обращались друг с другом по-товарищески, хотя, вероятно, судя по возрасту, все участвовали в войне в буше, причем на разных сторонах. Дэниэла всегда поражало, как мало горечи в них осталось.

Джок, оператор, уже снимал. Дэниэлу иногда казалось, что камера «Сони» – естественное продолжение его тела, как горб.

– Я задам тебе перед камерой несколько глупых вопросов и могу немного поддразнить тебя, – предупредил Дэниэл Джонни. – Мы оба знаем ответы на эти вопросы, но тебе придется притворяться, ладно?

– Валяй.

Джонни отлично выглядит на видео. Дэниэл накануне как раз разглядывал полученные кадры. Одно из преимуществ современного видеооборудования – возможность сразу увидеть результат. Джонни напоминает молодого Кассиуса Клея, до того как тот стал Мохаммедом Али, но черты у него тоньше, фигура изящнее, и он гораздо фотогеничней. Выразительное, подвижное лицо, а кожа не такая темная, чтобы составить большой контраст и затруднить съемку.

Они жались к дымному костру; Джок приблизил к ним камеру.