– Почти готовы? Дурочка, можно подумать, что я варю в брюхе рис!

– Не рис, а сестренку… или братика, – возразила Хана и ощутила ладонью робкий толчок. – Когда она вылезет? Или он?

– Какая у меня нетерпеливая дочка. – Мать покачала головой. – А кого тебе хочется – сестру или брата?

Хана знала, что правильный ответ – “брат”, что отцу нужен сын, которого он обучит рыбацкому делу, но про себя ответила иначе. “Надеюсь, что будет дочка, и мы с ней когда-нибудь вместе отправимся в море”.

Вечером у матери начались схватки, и Хана не сумела скрыть радости, когда ей показали новорожденную. Улыбаясь до ушей, она попробовала изобразить разочарование.

– Жалко, что не сын, честное слово, жалко! – сказала Хана и покачала головой в притворной скорби. Но тут же потянула за рукав отца. Он нагнулся, и Хана, приложив к его уху руки лодочкой, зашептала: – Папа, я хочу признаться. Мне тебя очень жалко, теперь тебе некого учить ловить рыбу, но… – Она сделала глубокий вдох. – Но я рада, что буду плавать с сестрой.

– Точно? – спросил он.

– Да, только маме не говори.

В семь лет Хана еще не овладела искусством неслышного шепотка, и гости – близкие друзья семьи – прыснули. Хана умолкла. У нее запылали уши. Она спряталась за отца и глянула из-под его руки на мать – вдруг и та услышала. Мать пристально посмотрела на старшую дочь, потом опустила глаза на малышку, жадно сосавшую грудь, и сказала столь же громким шепотом:

– Ты самая любимая сестренка на всем Чеджу. Знаешь об этом? Никто не полюбит тебя сильнее, чем старшая сестра.

Затем снова посмотрела на Хану, поманила к себе. Взрослые затихли, когда Хана опустилась подле нее на колени.

– Теперь ты ее заступница, Хана, – серьезно сказала мать.

Хана глядела на крошку. Погладила черный пушок на голове:

– Как мягко.

– Ты слышала, что я сказала? Теперь ты старшая сестра и должна оберегать младшую. Я не всегда буду рядом, море и рынок нас кормят, и ты станешь присматривать за сестрой, когда я буду занята. Можно на тебя положиться? – строго спросила мать.

Хана отдернула руку. Склонила голову и тихо ответила:

– Да, мама, я не дам ее в обиду. Обещаю.

– Это клятва навеки, Хана. Не забывай об этом.

– Я буду помнить, мама, всегда, – сказала Хана, не сводя глаз с безмятежного младенческого лица. Из приоткрытого рта вытекла капля молока, и мать стерла ее пальцем.

Прошли годы. Хана уже промышляла с матерью на глубине и привыкла видеть вдали сестру – девочку, с которой спала под одним одеялом, которой нашептывала в темноте всякие глупости, пока ту не сморит сон. Девочку, которая так заразительно хохотала над всем подряд, что ей вторили все вокруг. Девочку, что стала для Ханы якорем на берегу и опорой в жизни.

* * *

Хана понимала, что защищать сестру означает держать ее подальше от японских солдат. Мать буквально вбивала ей в голову: “Никогда не показывайся им на глаза! А главное – не оставайся с ними наедине!” Зловещие материнские внушения были пропитаны страхом, и шестнадцатилетняя Хана радовалась, что ничего подобного не случилось. Но в один жаркий летний день все изменилось.

Уже давно перевалило за полдень и другие ныряльщицы ушли на рынок, когда Хана впервые увидела капрала Моримото. Мать решила наполнить еще одну сеть – для заболевшей подруги, которая не смогла выйти в море. Та всегда первой вызывалась помочь. Хана вынырнула и посмотрела на берег. Сестра сидела на корточках и, приставив ладонь ко лбу козырьком, выискивала в море Хану и мать. В девять лет сестренку уже можно было оставить на берегу одну, но ходить с Ханой и матерью на глубину ей еще рано. Не по возрасту маленькая, да и плавала пока неважно.