Руди начал путаться, какое именно место в общем порядке вещей занимает маленький мафиозо. Он понимал, что в некоторых вопросах Централь и криминальный мир сливались друг с другом вдоль границы из постоянно обновляемых договоренностей, но не мог сказать точно, был ли Дариуш преступником, работавшим на Централь, или Курьером, работавшим с Wesoły Ptak. У него сложилось впечатление, что Дариуш и сам уже не видел разницы.

– А зачем этим занимаешься ты? – спросил он.

– Мне нравится думать, что я поддерживаю дух Шенгена, – Дариуш постучал сигаретой по хрустальной пепельнице, служившей заодно пресс-папье для разглаживания карт. – У всех и у всего есть право свободного прохода через национальные границы.

– У всего? У наркотиков? Оружия? Белых рабов?

Дариуш ухмыльнулся.

– Особенно у наркотиков, оружия и белых рабов.

Неважно. Руди вдруг понял, что согласен с Дариушем. Начиналось все ради безобидного приключения, но чем больше он их переживал, тем чаще думал, что он реально, реально ненавидит границы и всю ту дурацкую бюрократическую волокиту, что идет с ними в комплекте.

Руди достал из машины все фильтры и постучал о край раковины, чтобы стряхнуть мусор, приставший ко дну. Поразительно, что происходило с едой после того, как она попадает в машину. От нее оставалась комковатая розовато-серая слизь, которая накапливалась в желобах и забивала их, препятствуя циркуляции горячей воды. В первые дни он находил в желобах столовые приборы – а не раз даже чашку или стакан, но потом научился раскладывать все в корзинах так, чтобы струи не сбрасывали с конвейера ножи и вилки в кишки «Хобарта».

Также он узнал, как можно помещать посуду и приборы между зубцами конвейера, чтобы их не скинули струи. Это можно делать, если предметов мало, а официанты торопят выдать чистую посуду, что иногда случалось, когда ресторан был полон, а гости не торопились доедать.

Прополоскав желоба, он оставил их у раковины и вернулся к машине, чтобы поднять боковые панели. Навстречу повалило облако жаркого, влажного воздуха с запахом моющего средства. Он залез внутрь, снял струйные форсунки и прополоскал их в раковине.

Наконец он присоединил к крану шланг, достал из-под раковины валик и промыл внутренности машины, на которых быстро нарастала пленка склизкого налета, если не очищать их каждый день. Закончив, он вернул на место форсунки и фильтры, наполнил баки чистой водой, закрыл машину и сделал последний уборочный обход по кухне, прежде чем накинуть парку и отправиться на маленькую погрузочную платформу выкурить сигару.

Было очень холодно и невероятно ясно. Руди почти всю жизнь прожил в городах, где через оранжево-желтое марево мутного света пробивались только самые яркие звезды. Здесь же небо было необъятной бездной, полной твердых, немигающих звезд, а Млечный Путь казался великолепной туманной лентой.

За маленькой дорожкой, что вела к платформе, гора круто опускалась к крошечным созвездиям городков, мигающим в долинах под пленкой смога. Руди видел эти огни каждый вечер, когда выходил ради последней сигары дня, но понятия не имел, как называется бóльшая часть городков. Ян однажды показал и назвал каждый, но Руди уже все забыл.

Еще Ян показал длинным костлявым пальцем в туманную мглистую даль и сказал: «Польша», – словно это имело какое-то тайное значение. Руди только пожал плечами и поблагодарил чеха за то, что сориентировал, где что находится. Было что-то тревожное в уверенности Яна, что Руди как-то связан с Польшей, и он пока не знал, как к этому относиться.

Над ним кто-то раскрыл окно и крикнул на польском: «Сраные чехи! Сраные чехи!» Что-то – Руди показалось, что стул, – вылетело в ночь, шлепнулось в сугроб на краю дороги и заскользило по склону.

– С Новым годом, – сказал он и затоптал ботинком сигару на бетоне.

* * *