Настоящие американцы – люди, верящие в закон, порядок, свободу, терпимость к взглядам других людей по политическим и религиозным вопросам, не предаются саморекламе и не пропагандируют свой патриотизм. Они слишком уважают свою принадлежность к американской цивилизации и свой патриотизм, чтобы позорить эти прекрасные слова, как их ежедневно позорят те, кто использует их для личной или политической известности».

На следующий день в федеральный суд в Бостоне пришло прошение о представлении арестованных в суд для рассмотрения законности ареста, поданное от имени заключенных, содержащихся на Оленьем острове. Судья Андерсон инициировал это прошение, тайно устроив так, что сам должен был слушать это дело, после консультации с молодым гарвардским преподавателем юриспруденции и приверженцем Либерального клуба по имени Феликс Франкфуртер. Комиссар федеральной иммиграционной службы в Бостоне Генри Дж. Скеффингтон, названный главным ответчиком, пришел в ярость. «Я с огромным удовольствием лично доберусь до некоторых из этих членов Гарвардского либерального клуба! – воскликнул он. – Если у меня будет ордер в кармане, я с удовольствием доберусь до них»[70].

Министр юстиции Палмер, готовившийся объявить себя кандидатом в президенты, не хотел обременять себя подробностями этого дела. Он велел Гуверу заняться им.

Министерству юстиции нужно было защищать аресты, проведенные сотрудниками Бюро, и депортации на Олений остров перед враждебно настроенным судьей на открытом судебном процессе. Гувер знал, что это непросто. Бюро превысило свои полномочия, поведение его сотрудников не могло выдержать тщательного изучения.

Ранним утром в среду, 7 апреля 1920 года, Гувер прибыл в Бостон ночным поездом из Вашингтона, чтобы ответить на первый вызов в суд. В суде под председательством судьи Андерсона Феликс Франкфуртер, представлявший интересы заключенных, быстро предъявил в виде доказательства телеграмму, которая поступила агентам Бюро: избегать ордеров на обыск, хватать все, что попадется им в руки, и докладывать непосредственно Гуверу. Сидя за столом правительственных служащих и перешептываясь с прокурором Соединенных Штатов, Гувер имел все причины размышлять над тем, как его тайные приказы из штаб-квартиры с пометкой «Строго конфиденциально» и его подписью оказались в руках подозреваемых радикалов. Он слушал, как Франкфуртер допрашивал Джорджа Келлехера – старшего агента Гувера в Новой Англии:

Вопрос. Господин Келлехер, мужчин и женщин забирали в ту ночь безо всякого ордера на арест, не так ли? (Возражение. Отклонено.)

Ответ. Да, так.

Вопрос. Ваши люди обыскивали людей, их дома и помещения, в которых были арестованы разные мужчины и женщины? (Возражение. Отклонено.)

Ответ. Да.

Вопрос. И они забирали – не так ли? – бумаги, документы, книги и всякое такое? (Возражение. Отклонено.)

Ответ. В соответствии с инструкцией…

Вопрос. Обыски проводились офицерами независимо от предъявления ордера на обыск? (Возражение. Отклонено.)

Ответ. …Это было предоставлено офицерам на выбор.

Вопрос. Что вы делали с теми людьми, к которым ордер не имел отношения или кто не подходил для ордера? (Возражение. Отклонено.)

Ответ. Они были задержаны на вокзале или привезены в Бостон и доставлены на Олений остров.

Свидетельские показания обратились к теме использования государством тайных осведомителей. «Кого-то нанимают ходить под кличкой, или псевдонимом, или какой-то личиной, притворяться коммунистом, или социалистом, или анархистом… Это ведь чрезвычайно опасная вещь, не так ли? – сказал судья. – Удивляюсь, что за последние шесть месяцев не повесили ни одну ведьму».

Затем сам судья допросил Генри Дж. Скеффингтона – комиссара иммиграционной службы Бостона:

Вопрос. Проводились ли эти аресты в ходе облав вашими силами или министерством юстиции?

Ответ. Министерством юстиции, ваша честь…