В 10 часов утра 14 апреля 1920 года Палмер прошел через охраняемый вход у запертых ворот Белого дома, поднялся в кабинет президента и увидел умирающего человека. Вильсон не мог пошевелиться без посторонней помощи. Его мысли перескакивали с одного на другое, речь была заторможена. Президент лишь смутно осознавал, что в Соединенных Штатах ведется война с коммунизмом.

Через несколько минут после начала заседания кабинета Палмер попытался взять руководство в свои руки. Сохранился отчет одного надежного свидетеля из записок министра военно-морского флота Джозефа Дэниелса, в котором описаны «горячие дебаты», которые начал Палмер. Палмер доказывал, что перед страной встала угроза революции и восстания. Он направил внимание президента на кризис, который инициирует Луис Пост. Он потребовал увольнения Поста.

Президент «велел Палмеру не позволить стране везде видеть «красных» – «весьма нужное указание», как услышал Дэниелс, «так как Палмер видел «красных» под каждым кустом». Палмер предпочел истолковать слова президента совершенно иначе. Он услышал то, что хотел услышать: разрешение для его кампании по очистке страны от коммунистов.

29 апреля Палмер объявил, что 1 мая в Соединенных Штатах произойдет террористический акт. Это предупреждение шло непосредственно от Гувера и Бюро расследований – предупреждение о международном заговоре «красных» с целью убийства американских лидеров и уничтожения американских архитектурных памятников.

«Заговор носит общенациональный характер»[73], – сказал министр юстиции газетчикам. Он сказал, что цели убийц – правительственные чиновники и лица, занимающие руководящие посты в структурах исполнительной власти. Всем тем заметным персонам, которые оказались в этом списке, было передано предупреждение. Сотрудники Бюро, государственные добровольные вооруженные отряды и полицейские были начеку по всей стране, сосредоточившись в Нью-Йорке, Чикаго, Филадельфии и Новом Орлеане. Они вели наблюдение на железнодорожных вокзалах, в гаванях, за офисами на Уолл-стрит и домами самых влиятельных людей в Америке.

Тревога была ложной. Наступило 1 мая, и день прошел без особенных происшествий. «Хотя вечер еще не закончился, похоже, что неожиданные беспорядки предотвращены», – сказал Гувер репортерам поздно вечером того дня. Посыпались понятные насмешки – зародилось подозрение, как отмечал сам Гувер, что первомайские заговоры были «плодами воображения министра юстиции»[74]. И тут же пресса, общественность и политический истеблишмент начали подвергать сомнению суждение главного блюстителя закона страны. Конгресс быстренько урезал бюджет, запрошенный Палмером для Бюро расследований, на одну треть.

7 мая Гувер сидел на заднем ряду в зале, где проходили слушания конгресса, и вел записи, когда перед враждебно настроенным Комитетом по процедурным вопросам предстал Луис Пост. В ходе двухдневной дачи показаний Пост не оставил камня на камне от обвинений в политически неправомерном поведении, которые предъявили ему Палмер и Гувер. Рассматривая одно дело за другим, Пост доказал, что ни одного из ста людей, арестованных в январских облавах, нельзя было законно обвинить в планировании насильственного свержения правительства. Он утверждал, что даже презираемый иностранец имеет право на должную судебную процедуру; аресты, проводимые без предъявления ордеров, признания, полученные под силовым давлением, и «вина по ассоциации» – не американские методы. После десяти часов слушания показаний конгрессмены решили, что не будут ни предъявлять ему обвинение, ни осуждать его. Вместо этого они решили призвать самого Палмера к ответу за обвинения в адрес Поста.