– Не смеши меня. Ты потеряла его еще прошлым летом, когда задела свою вагину после того, как резала чили, и тебе пришлось потом сидеть на миске с греческим йогуртом.

– Понятия не имею, о чем ты.

– А помнишь, как потом ты поехала на машине ритуальных услуг, которую я остановила для упомянутого достоинства? Бэтти высказалась по этому поводу, а Дамблдор помочился на гроб.

Я уже отчаянно хочу, чтобы этот разговор закончился, поэтому даже не сопротивляюсь, когда она выталкивает меня за дверь, и мне уже все равно, что произойдет дальше.

Мы встречаемся взглядами с Карсоном, и в его глазах читается полнейший ужас. Я пытаюсь изобразить на лице некоторое подобие ярости и не думать о здорово засевших в голове наблюдениях Аджиты о немытых пенисах, когда подхожу к нему.

– Иззи, я…

– Что за чертовщина, Карсон? Ты продал свою историю? Да ты надо мной издеваешься!

Буквально все на этой планете смотрят на нас. Водители на шоссе повыскакивали из своих автомобилей, чтобы им было лучше видно сцену. Каждый дрон в мире устремился к нам. Внеземные формы жизни наконец показались на Земле, но никто этого даже не заметил из-за жалкого сексуального скандала, на котором все помешались в маленьком американском городке.

– Ты не понима…

– Я не понимаю? – Меня наполняют раскаленные пузыри злости. – Не понимаю зачем могут понадобиться деньги? Правда? Ты действительно говоришь мне это сейчас? Чертово сраное сакэ, почему…

Он по-настоящему растерялся от моих изощренных ругательств.

– Я могу объяснить. Пожалуйста. Позволь мне объяснить.

– Хорошо. Валяй.

Карсон, похоже, ошеломлен моей резкостью.

– Прямо здесь?

Вокруг нас уже собралась небольшая толпа. Не знаю, очерствела ли я так после нескольких ритуалов общественного порицания за последний месяц, но мне уже все равно, кто за нами наблюдает.

– Почему нет? Ты же, скорее всего, снова продашь свою историю, и эти люди все равно узнают все до мельчайших подробностей, так что мне публика не мешает.

Он морщится, и в его взгляде столько боли, будто я ударила его по почкам.

– Я не продавал тебя. Даю слово. Ты должна мне поверить.

– Нет? А как газета Enquirer получила те скриншоты? – Я срываюсь на крик, и в коридоре становится тише, чем когда-либо, и мои слова отлетают эхом от шкафчиков.

– Это был не я, хорошо? – почти шепчет он. – Как я уже сказал, кто-то, должно быть, взломал мой телефон и подставил меня, чтобы по-быстрому срубить денег. Я не такой, Иззи. Я бы не поступил так с тобой. Или с Аджитой. Никогда.

Он сжимает кулаки и не отводит взгляд – отчаянно хочет, чтобы я ему поверила. И как человек, кому тоже недавно взломали телефон и выставили его содержимое на всеобщее обозрение, я знаю: подобное может произойти даже в крошечной, беспонтовой старшей школе.

Я помню, как он вел себя после создания блога. Карсон не стал относиться ко мне по-другому, не разговаривал со мной с пренебрежением. Он был милым, любезным и приободрял меня. А как он вел себя со своей мамой, и братьями, и сестрами? Парень, который так заботится о своей семье, не стал бы разрушать мою жизнь.

И мне очень, очень хочется ему поверить. Потому что мой список людей, которых нельзя назвать полными придурками, чертовски короток.

– И ты знаешь, что я никогда не назвал бы тебя шлюхой, – через минуту добавляет он, не дождавшись от меня ни слова. – Даже если бы они заплатили мне миллион долларов.

– Ну, это просто глупо, Карсон, – ухмыляюсь я. – Миллион долларов решил бы и твои и мои финансовые проблемы навсегда. Я бы позволила тебе выбить слово «шлюха» на моей ягодице за миллион долларов.

– Это можно устроить! – издевается кто-то в нескольких метрах от нас.

– Твою мать, давайте скинемся на это! – выкрикивает кто-то еще.

Все смеются.

Поэтому следующие слова я говорю тише:

– Ты не заступился за меня.