— Не правда ли, чудесно? — воскликнула она, потянувшись к блюду с крупными зелеными оливками, доставленными из Дальней Испании. — Ведь он умеет не только стоять, но и ходить на задних ногах. А танцует на всех четырех! Еще он сидит на кушетке и ест хоботом!

Окинув супругу презрительным взглядом, Луций Корнелий Сулла холодно произнес:

— Почему людей всегда так восхищает, когда животные подражают человеку? Слон — благороднейшее творение природы. Зверь, представленный Гаем Клавдием Пульхром, кажется мне двойной пародией: и на человека, и на слона.

Последовавшая за этими словами пауза, несмотря на ее чрезвычайно малую продолжительность, успела смутить всех присутствующих. Положение спасла Юлия: ее веселый смех отвлек внимание от злосчастной Элии.

— Что ты говоришь, Луций Корнелий! Он покорил всех, кто его видел! — пропела она. — Меня, к примеру, — совершенно! До чего умен, до чего деловит! А уж когда он поднял хобот и затрубил под барабан — о, это было просто чудо! К тому же, — добавила она, — ему никто не причинял боли.

— А мне понравился его цвет, — заявила Аврелия, которая сочла за благо внести в разговор свою лепту. — Он такой розовый!

Луций Корнелий Сулла проигнорировал эти речи: опершись на локоть, он завел беседу с Публием Рутилием Руфом.

Погрустневшая Юлия вздохнула.

— Полагаю, Гай Марий, — обратилась она к мужу, — нам, женщинам, пора удалиться, чтобы вы, мужчины, могли вволю насладиться вином. Примите наши извинения.

Марий протянул руку над узким столом, отделявшим его ложе от стула Юлии. Она с теплотой прикоснулась к ладони мужа, заставляя себя не печалиться при виде его искривленной улыбки. Столько времени минуло с тех пор, однако лицо Мария все еще несло следы коварного удара, который хватил его так некстати. Кое в чем она, как преданная и любящая жена, не могла признаться даже самой себе: после удара разум Гая Мария хоть немного, но все же помутился. Теперь он легко выходил из себя, придавал преувеличенное значение признакам неуважения к себе (хотя зачастую они существовали исключительно в его воображении), стал жестче к недругам.

Юлия поднялась, отняв у Мария руку с особенной улыбкой, предназначенной ему одному, и обняла Элию за плечи.

— Пойдем, дорогая, спустимся в цветник.

Элия встала. Аврелия последовала ее примеру. Трое мужчин прервали беседу в ожидании ухода женщин. Повинуясь жесту Мария, слуги проворно вынесли из столовой стулья, покинутые женщинами, и тоже удалились. В зале оставались только три ложа, составленные буквой П. Дабы облегчить течение беседы, Сулла переместился с места, которое занимал возле Мария на его ложе, на свободное третье ложе напротив Рутилия Руфа. Теперь все трое хорошо видели друг друга.

— Итак, Свинка возвращается домой, — произнес Луций Корнелий Сулла, удостоверившись, что презренная вторая жена не услышит его слов.

Марий беспокойно шевельнулся на среднем ложе, хмурясь, но не столь зловеще, как прежде, когда паралич превращал левую половину его лица в посмертную маску.

— Какой ответ тебе хотелось бы услышать от меня, Луций Корнелий? — спросил он наконец.

Сулла издал смешок:

— Наверное, честный. Впрочем, заметь, Гай Марий, в моих словах не содержалось вопроса.

— Понимаю. И тем не менее мне следует ответить.

— Верно. Позволь мне выразить ту же мысль иначе: каково твое отношение к тому, что Свинка возвращается из изгнания?

— Что ж, я не склонен петь от радости, — ответил Марий, бросая на Суллу проницательный взгляд. — А ты?

Возлежащий на втором ложе Публий Рутилий Руф отметил про себя, что эти двое уже не так близки, как прежде. Три — да что там, даже два года тому назад! — они бы не беседовали с такой настороженностью. Что же произошло? И кто в этом виноват?