После шикарного ужина молодожены стали готовиться к церемонии «первой брачной ночи», которую Орлеанское семейство превратило в необычное публичное представление. В тщательно закрытом будуаре очень взволнованная предстоящим Мария-Аделаида одевала на себя ночную сорочку, в другой комнате, двери которой закрыты были не столь тщательно, Филипп в присутствии короля снимал с себя шляпу и шпагу. Первую часть ритуала можно было начинать…

Когда молодожены были готовы, они одновременно вошли в спальню, где стояло их супружеское ложе. Тут же распахнулись двери спальни и в комнату ввалилась толпа гостей, которые выстроились в ногах кровати, стараясь не пропустить ни малейшей детали волнующего зрелища. Пришел Великий Приор и осенил крестом ложе, на котором дрожавшая от волнения новобрачная должна была стать женщиной. Совершив таинство, он удалился, делая вид, что вовсе не замечает игривых взглядов присутствующих.

Под жадными взглядами тридцати человек Мария-Аделаида с помощью двух своих компаньонок юркнула под простыню.

А тем временем Филипп отправился разоблачаться в соседнюю комнату. Вскоре он вернулся в носках и ночной рубашке, надетой на голое тело.

Публика, знавшая, что должно было произойти, все свое внимание перенесла на него. Герцог сбросил одежду, и каждый из присутствовавших мог убедиться в том, что, согласно обычаю, зародившемуся во времена Генриха III, он был полностью лишен волосяного покрова…

Андре Кастело, поведавший обо всем этом, отмечает к тому же, что «принцы полагали, что, сбривая в день свадьбы все волосы с тела, они тем самым отдавали дань уважения своим супругам…»

Получив ночную сорочку из рук Людовика XVI, Филипп надел ее и лег в кровать, держа в руке ночной колпак. Тут же граф Парижский и маркиза де Полиньяк задернули занавески с обеих сторон кровати. Со стороны ног кровать оставалась некоторое время открытой, и это позволило всем желающим зайти в спальню и поглазеть на молодых, натянувших на себя простыню до самого носа. Когда поток любопытных иссяк, штору задернули и с третьей стороны кровати.

И молодожены, оставшись наконец вдвоем, смогли отдаться чистой и светлой радости обладания друг другом…

Спустя четыре дня после свадьбы Филипп поехал с Марией-Аделаидой в театр «Опера». Когда они разместились в зарезервированной им ложе, молодая герцогиня в восторге захлопала в ладоши, словно малое дитя. Потом вдруг прошептала:

– Почему здесь столько дам в черных одеяниях? Разве прилично ходить на спектакль во время траура?

Бедняжка не могла знать, что все эти красотки, надевшие вдовьи одежды и бросавшие жалостливые взгляды на ложу герцогской четы, были прежними любовницами ее муженька…

Эта сомнительного свойства манифестация была совершенно излишней, и парижские дамы легкого поведения вскоре смогли в этом убедиться. Поскольку Филипп в скором времени вернулся к своим распутным занятиям и снова стал организовывать – на сей раз на улице Бланш – те ужины без одежд, на которых основное блюдо далеко не всегда готовилось на кухне…9

Теряя голову при виде любой юбки, герцог Шартрский набрасывался на всех молодых женщин, которые встречались ему на пути, и сразу же старался запустить руку за корсаж… Большинство из них расценивали это как простой знак внимания к их особам и бывали этим явно польщены. Встречались, правда, некоторые, кому это не очень нравилось. Так, например, Филиппу пришлось однажды потерпеть сокрушительное поражение от Розы Бертен, юной швеи, которой суждено было стать впоследствии знаменитой модисткой Марии Антуанетты.

Двадцатидвухлетней Розе было поручено заняться гардеробом Марии-Аделаиды, которая наивно приняла портниху под свое покровительство. Филиппа, разумеется, мадемуазель сразу же заинтересовала…

Про этот мало кому известный случай, который едва не закончился похищением, рассказал нам Эмиль Ланглад.