Я не узнала его. Ни по шуму шагов, ни по дыханию, хотя теперь, когда мою дыхательную магистраль отключили, в палате стояла тишина. Наверное, мозгу не хватало кислорода, ведь я уже больше часа дышала, вернее, пыталась дышать самостоятельно. Мой мозг знал, что это трудно, но я старалась держаться. Сейчас, когда я услышала голос Тибо, мой организм словно встрепенулся, цепляясь за последнюю надежду.

Мать пробормотала:

– Что значит – зачем?..

– Мам, ты что, совсем? Зачем ее отключают! Он про это спрашивает! Или нет? Может, вы имели в виду что-то другое?

Голос сестры полон горечи, и эта горечь расползалась по всей палате. По-моему, она всегда была против моего отключения и яростно спорила об этом с родителями.

– Нет, именно это, – наконец ответил Тибо.

– Это вы у них спросите! – бросила сестра и выбежала из палаты.

– Полина! – позвала мать. – Вернись! Ну, что за… Я за ней схожу.

– Оставь ее в покое, – вздохнул отец.

– Нет, я ее приведу.

Хлопнула дверь. В палате, как я поняла, остались Тибо и мой отец. В других обстоятельствах их встреча могла бы показаться весьма интересной. Но сейчас рядом со мной находились два одинаково убитых горем человека. Тибо наклонился надо мной и поцеловал меня в щеку. Я ясно представила себе, как сжался отец. Он понятия не имел, кто такой Тибо, – если подумать, я и сама по-настоящему его не знала, – но вряд ли отцу безразлично, что чужой человек целовал его дочь.

– Ты еще дышишь… – с облегчением шепнул Тибо мне на ухо, выпрямился и, не снимая руки с моего плеча, спросил: – Так что же?

– Никакой надежды, – обреченно ответил отец.

– Это вы так решили.

– Думаете, нам легко далось это решение?

Отец начал закипать. Мне хотелось предостеречь Тибо, но я ничего не могла сделать. Оставалось только слушать. В конце концов, это получалось у меня лучше всего. Буду слушать – пусть жить мне осталось несколько минут.

– Видимо, легче, чем в нее поверить! – горячо возразил Тибо. – Она нас слышит! Она знает, что мы здесь! Как вы могли обречь ее на смерть?

– Знаю, знаю, – раздраженно махнул рукой отец. – Пациенты в коме нас слышат, и все такое. Но мы должны признать очевидное: Эльза от нас уходит. Это ее выбор.

– Какой выбор? Как вы думаете, кто в ее состоянии способен на какой-то выбор?

Тут мне захотелось сказать Тибо, что он неправ. Я сделала выбор. Я пыталась остаться в живых. Но не успела.

– И вообще, вы кто такой? – вдруг спросил отец.

– Друг Эльзы.

Этот ответ я знала наизусть. Но почему-то сегодня он меня немного огорчил.

– Я никогда вас не видел, – продолжил отец. – Вы тоже ходили с ней на эти… на ледники?

Последнее слово он произнес с отвращением, наверняка сопроводив его презрительной гримасой.

– Нет, не ходил, но это неважно. Вы не имеете права ее отключать, пока она не очнется!

– Эльза уже не очнется.

– Откуда вам знать? Говорю вам, она нас слышит!

– Все решено, и хватит об этом! Да кто вы такой, чтобы мне приказывать? Так называемый друг, которого я в первый раз в жизни вижу! Вы понятия не имеете, что пережили мы с женой, прежде чем дали согласие! Я люблю свою дочь! Мы с женой любим свою дочь! По какому праву вы лезете в нашу жизнь?

Под конец отец уже перешел на крик. Тем резче контрастировал с ним тихий голос Тибо, который произнес почти шепотом:

– Потому что я люблю вашу дочь.

Меня затопило ощущение одновременно жара и холода. Я почувствовала покалывание в пальцах. Датчик пульса – единственный оставшийся неотключенным аппарат, – показал учащенное сердцебиение.

– Эльза! – Тибо повернулся ко мне. – Эльза, я знаю, что ты меня слышишь! Видели? – бросил он моему отцу. – Она отозвалась.

– Бросьте, это просто случайный сбой. Врачи нам все объяснили. Оставьте ее в покое.

Гнев отца сменился безнадежным отчаянием.

– И не надейтесь, – сказал Тибо. – Я отсюда никуда не уйду.