Развод отдалил ее и от Камиллы. Она любила ее всем сердцем, но обстоятельства складывались так, что она не смогла наладить с ней по-настоящему близких отношений. Виной тому были, конечно, дурацкие условия, которые поставил Себастьян. Но были и другие, более глубокие причины. Если говорить начистоту, Никки испытывала немалые комплексы по отношению к дочери.

Камилла была блестящей молодой девушкой во всеоружии классической культуры. Совсем еще юная, она прочитала множество книг, посмотрела множество культовых фильмов. С этой точки зрения Себастьян воспитывал ее просто отлично. Благодаря ему дочь попала в привилегированное общество. Он водил ее по театрам, концертам, выставкам…

Камилла росла славной девочкой, покладистой и совсем не высокомерной, но Никки всегда чувствовала ее превосходство, когда в разговоре они вдруг касались области «высокой» культуры. Мать, плетущаяся в хвосте. Мать-недоучка. Стоило ей подумать об этом, и слезы наворачивались на глаза, но она старалась не сосредотачиваться на своей горечи.

Никки на полной скорости обогнула Центральный вокзал и глянула в обзорное зеркало, прежде чем перестроиться, чтобы обогнать пожарную машину.

Головокружительная скорость, ветер в лицо, вкус опасности. Она обожала этот город, она его ненавидела. Его перенаселенность, постоянное движение веселили ее и доводили до сумасшествия.

Крошечный мотоцикл мчался между двигающихся стен по геометрическим траншеям.

Вой сирен, выхлопные газы, сумасшедшие такси, клаксоны, гул голосов.

Никки пришлось сделать небольшой круг, чтобы попасть на Тридцать девятую, а потом войти в поток на Фэшн-авеню. Перед глазами мелькали картинки: толпа народа, растресканный асфальт, тележки продавцов хот-догов, сверкающие отблески билдингов, длинные ноги в джинсах крупным планом на фасаде.

Нью-Йорк – ад для двухколесных: дорожная полоса забита, и нигде нет стоянок.

– Конечная! Просьба освободить салон!

Камилла спрыгнула и помогла матери запереть мотоцикл.

14 часов 24 минуты.

Поезд отходит через десять минут.

– Скорее, детка!

Они перебежали площадь, лавируя между машинами, и вошли в неуклюжее здание Пеннстейшн.

Если верить старинным фотографиям, развешанным по стенам холла, самый популярный в Соединенных Штатах вокзал когда-то располагался в грандиозном здании с колоннами из розового гранита. Зал ожидания под стеклянной крышей напоминал интерьер собора с химерами, витражами и мраморными статуями. Но золотой век давно миновал. Под давлением предпринимателей увеселительной индустрии могучее здание в 60-х годах разрушили, заменив безликим комплексом офисов, гостиниц и концертных залов.

Никки и Камилле пришлось поработать локтями, чтобы пробиться к окошечку кассы.

– Один до Ист-Хэмптона, пожалуйста.

Кассирша, похожая на Будду, принялась не спеша нажимать кнопки. Вокзал гудел. Мало того что Пеннстейшн служил пересадочным узлом между Вашингтоном и Бостоном, он обслуживал еще станции Нью-Джерси и Лонг-Айленда.

– Двадцать четыре доллара. Поезд отходит через шесть минут.

Никки заплатила и схватила Камиллу за руку, увлекая ее к подземному переходу, который вел к железнодорожным путям.

На лестнице толкотня. Удушающая жара. Орут ребятишки. Народ толкается. То и дело получаешь под коленку чемоданом. Пахнет потом.

– Двенадцатый путь – это здесь?

Никки изо всех сил тянет за собой Камиллу. Бегом они поднимаются на нужную платформу.

– До отправления осталось три минуты, – объявляет контролер.

– Как только приедешь, позвони, хорошо?

Камилла молча кивает.

Никки наклоняется, чтобы поцеловать дочку, и чувствует, что та в затруднении.

– Ты что-то от меня скрываешь?

Камилле неприятно, что она себя выдала, но вместе с тем она рада, что может избавиться от гнетущей ее тяжести. И решается на откровенность:

– Ты спросила о Джереми… Я обещала не говорить, но…