А Судьба не настолько жестока, чтобы навеки нас разлучать.

Ее красота всё пережила – огонь, декомпрессию, пустоту.

Ты не видел смерти, мой Хэйвел?.. Привыкай:

Смерть всегда на посту!

Песня астероидных поселенцев

Три поколения пройдут,

Захнычут правнуки толпой —

И лишь затем я припаду

К Земле святой.

О, крепость древней синевы,

Седого мрамора краса,

О, цитадель, откуда мы

Взлетели в небеса!

Откуда, словно кровь из ран,

Пролился ввысь народ ракет,

Дерзанием старинным зван

И светом звезд согрет!

Облекшись в сталь, сильней стократ,

Мы небосвод превозмогли:

С тех пор орбиты все кружат

Сквозь дочерей Земли.

Земного притяженья дар

Утрачен нами, оттого

Не в силах мы принять уда

Иль отразить его.

Но в нас хранит маяк Земли

Земную веру до конца:

Лишиться сил тела могли —

Но не сердца.

Лунные рудокопы

Под кратером Коперника долбили косой и наклонный штрек,

Дробили грунт по десять часов, как требовал этот проект;

Нашим костюмам повиновались буры, туннельный лазер, рештак;

Рядом с гигантской механикой шесть футов роста – сущий пустяк;

Мы лунные рудокопы, сквозь реголит мы ведем туннель;

Дыхание в шлемах и черный мир – такая, брат-шахтер, канитель!

Каверна такая, что тут затерялся бы витрувианский мужик;

Утром мы видим мерзлые скалы, к ночи от них остается пшик.

А дни на Луне – по две недели и жарче кипящего свинца;

А ночи – такие же долгие и стылые, как башка мертвеца;

А пыль – ну точно песочек на пляже, куда накатывает волна;

Но берег здесь безводен и выжжен, одни камнепады. Это Луна!

Галька, булыжники, метеоры с плоского неба падают – бух!

Между приливами – тысячи лет, и этот прибой покойницки сух.

Грунт вспаши, скалу сокруши, плющи, морщи и скрежещи:

Луна – наковальня, молотов – тыщи; эй, топография, трепещи!

Ни хрена не слыхать, не видать, что вдали и вблизи, что явь, что сон,—

Шахтер ишачит в клетке своей, зная: «Здесь будет град заложен!»

Танцуют штанцевальные тени, сварка искрит, горбатимся мы —

Есть двадцать видов реголита и тысячи видов лунной тьмы,

Тысяча видов темноты и в ботинки льющийся хлад ледяной;

Лунный пейзаж уныл, но только под ним уныло так, что хоть вой!

Мы выдолбили штольню, укрепили своды «пальмактом» и «глю»,

Обтесали лазером плиты для пола, свели зазоры меж ними к нулю.

Глухая каверна страшна и пустынна, вздымается арочный потолок,

Гибкие тени на стенах гнутся и вьются то вверх, то вниз, то вбок.

От ботинок до кончиков шлемов костюмы у нас антрацита черней,

А лунная пыль, чтоб ты знал, браток, смердит, как тысяча чертей.

Да-да, воняет как будто бы серой, порохом, сделанным Сатаной,

И, как ни скреби свою кожу, шахтер, теперь этот запах всегда с тобой.

Мы едим и спим, чистим перья – и обратно в черный проем,

Работа капец, платят гроши, опасно, но только Луна – наш дом.

Наши ваторы жрали скалы будто голодные грызуны;

На Земле был бы лязг и грохот, а тут – ничего, кроме тишины.

Не торопясь, провели три штрека, нацелив буры на ядро…

И напоролись на хрень, которая лунное раздолбала нутро.

Мы – Луна и этим горды, пусть на наших костюмах – значки Домов,

Никто не будет буравить наш мир, кроме нас, лунных шахтеров-спецов.

Мы берем у торговцев деньги, и новая техника нам подсобит,

Но жизнь рудокопа в черном забое лишь рудокопу принадлежит.

С жизнью расстаться в штольнях глубоких можно, поверьте спецу, на раз;